Читать книгу "Башня Королевской Дочери - Чез Бренчли"

И не одно послушание заставляло Маррона опускать голову, шагая вслед за Олдо. Он был охвачен страхом, избавиться от которого не помогало даже присутствие стольких братьев вокруг; юноше казалось, что он находится в присутствии чего-то неизвестного, что способно перевесить цели Самого Господа, а быть может, это было отсутствие Бога, заполнившее весь этот зал — или оставившее его столь пустым.

Наконец фра Пиет широко взмахнул факелом в сторону, и отряд увидел ряд коленопреклонённых братьев. Медленно, осторожно приблизившись, касаясь друг друга, сталкиваясь плечами, отряд образовал ещё одну линию. Маррон почувствовал не только плечо Олдо, но и его холодную руку, и изо всех сил сжал её. Они вместе опустились на колени, и остановиться было почти так же приятно, как пожать руку друга. Повернув голову в надежде увидеть под капюшоном лицо Олдо, Маррон вместо этого заметил, как стоявший в конце ряда фра Пиет размахнулся и ударом загасил факел о каменные плиты пола. И это уже приятно не было. Маррон крепче сжал пальцы Олдо.

Тени резко, дико взметнулись и исчезли. Позади Маррон услышал шарканье, дыхание и шелест одежды — там преклонил колени ещё один отряд. И хорошо — Маррон оказался в окружении людей, хотя чувство опасности не покинуло его совсем. Ненормальной казалась эта непроницаемая тьма, нарушенное обещание.

Теперь сзади не было ни света, ни движения. Маррон не решался даже повернуть голову, опасаясь, что фра Пиет видит и в такой темноте. Он вытянулся и вгляделся во тьму, надеясь увидеть хоть один непогашенный факел, но не увидел вообще ничего.

Снова падая во мрак, все ещё цепляясь за руку Олдо, он ждал вместе со всеми. Вскоре сзади снова послышались шаги, они приближались, постепенно появился свет, и впереди стали видны ряды склонённых капюшонов. Маррон больше не осмеливался шевельнуться, зная, что фра Пиет тщательно следит за малейшим намёком на непочтительное любопытство.

Двойная цепь факелов, несомых братьями в чёрном, прошла по проходу, двенадцать пар факелов в медленном параде, за ними сам прецептор и магистры Ордена. Снова факельщики, а за ними ряд за рядом люди в белых рясах и чёрных плащах. Маррон нахмурился, не понимая, что они тут делают.

Процессия продолжала двигаться; её трудно было бы разглядеть поверх голов в капюшонах, если бы не мелькание белых ряс. Люди в белом растянулись цепью перед коленопреклонёнными братьями, а по сторонам, там, где восходили к алтарю невидимые ступени, продолжала подниматься вверх горящая нить факелов. Потом и они погасли, и света не стало снова.

Долгое и ужасное мгновение тишины, когда казалось, что все братья дружно затаили дыхание. Великий колокол ударил ещё раз, отдавшись в плоти и костях Маррона и Олдо. Маррон почувствовал, как одновременно с его пальцами вздрогнули пальцы друга. Голос прецептора воскликнул: Fiat lux![1]

И стал свет. Голубой свет, вначале холодный, изгибавшийся двойной петлёй Господнего знака на дальней стене над алтарём, он разгорался ярче, он пылал как солнце, на которое нельзя смотреть, переливался жидким огнём под оболочкой свирепого сияния. У Маррона глаза налились слезами, и он быстро отвернулся.

Теперь света хватало, чтобы увидеть весь зал — святое обещание осуществилось в сиянии и славе, и равновесие возвратилось. Первое, что увидел Маррон, когда привыкли глаза, — что весь отряд, как и он сам, оборачивается и озирается; второе же — чёрная тень под капюшоном фра Пиета, когда исповедник повернул голову к своим подопечным, и чёрные неосвещённые глаза его вспыхнули.

Голова наклонилась сама собой, а глаза уткнулись в пол. Никаких больше рассматриваний. Теперь Маррон видел лишь спины сотен коленопреклонённых братьев да широкие тени огромных колонн, рядами уходящих вперёд.

Зазвучал голос, читавший полночную службу. Он легко наполнял собой весь зал, и Маррон подумал, что здесь должна быть замешана магия, точно такая же, что и в игре света за алтарём. Однако он больше не испытывал страха, только восторг, он был верующим среди верующих, пришедших вознести хвалу Господу, он радостно, с готовностью присоединился к их голосам. Пожалуй, не следовало делать только одного: он так и не отпустил руку Олдо и держался за неё на протяжении всего часа службы.

После службы даже молчание словно бы отзывалось и пело в вышине. Успокоенный в душе, не боясь ничего после столь яркого подтверждения власти Господа, не слышащий уже плеска крови убитого ребёнка, Маррон даже не пытался глянуть вверх. Повиновение есть не только долг, но добродетель; иногда же — и удовольствие. Позже, днём, у него наверняка будет возможность побывать здесь при свете. Но несмотря даже на низко надвинутый край капюшона и опущенные глаза, он всё ещё видел движение впереди, когда братья на возвышении встали и подняли руки с потухшими факелами. Фра Пиет наверняка сделал то же самое, но у Маррона даже не возникло желания смотреть, не возникло и вопроса, зачем это. Ответ ещё придёт.

И ответ пришёл: два сияющих луча вырвались из знака над алтарём и коснулись по очереди каждого факела, загоревшегося мерцающим огнём. По этому сигналу встали все братья — отряд Маррона отстал от них на какое-то мгновение. Магистры Ордена снова прошли мимо в сопровождении факельщиков; шествие замыкали люди в белых рясах. Дойдя до двери, прецептор, должно быть, повернулся к залу. Маррон не видел его, но заметил, что оставшаяся на возвышении часть процессии остановилась. Потом прецептор произнёс последнее благословение, огромный знак над алтарём померк, его свет потускнел и исчез, запечатлевшись под закрытыми веками. Маррон закрыл глаза, не желая отпускать образ, и открыл их, только когда Олдо дёрнул его за руку и разжал пальцы.

Зал уже наполовину опустел. Оставшиеся факелы все ещё горели, храбро сражаясь с темнотой, образуя коридор бледного света, куда и повёл свой отряд фра Пиет. Шедший следом подтолкнул Маррона; юноша поспешил за Олдо, влился в общий шаг и спокойно дошёл до двери спальни. Там отряд снова расположился на сон до тех пор, пока Брат Шептун не поднял братьев на рассветную молитву.

В раскалённом добела небе высоко горел медный диск солнца, обжигая верхний двор замка, и Маррон обливался потом.

Он был не один: вместе с ним стоял весь его отряд во главе с фра Пиетом. Во дворе, кроме них, было ещё человек пятьдесят, вместе с которыми отряд не меньше часа фехтовал на учебных мечах, круглых тупых деревяшках, которые могли оставить синяк, но зато не могли ни ранить, ни убить. «Кроме как в руке мастера, — вспомнил Маррон слова своего дяди, слышанные много лет назад. — Впрочем, в руках мастера убивает даже пёрышко. Я сам это видел…»

Однако противники Маррона не были мастерами; им едва удалось оцарапать юношу. Но ведь у них не было такого дяди… Маррон не слишком обольщался насчёт собственного мастерства, однако и не скромничал зря. Он знал, что дерётся хорошо, потому что специально занимался с усердным учителем, но понимал, что мог бы сражаться и получше. Раньше он надеялся усовершенствовать своё умение в Чужеземье, сражаясь за Господа и упражняясь вместе со старыми рубаками. Но сейчас все надежды исчезли. К чему мастерство, если все, чем тут предстоит заниматься, — война со стариками, женщинами, безоружными мальчишками да младенцами?