Читать книгу "Ключи Коростеля. Ключ от Снега - Сергей Челяев"

– Что он – ни на той и ни на другой стороне, – подытожил Ян, и Март одобрительно кивнул.

– Ой, ребята, боюсь, не знакомые ли тут уши торчат, – покачал головой Травник, и его глаза на миг приобрели стальной оттенок. Коростель боковым зрением увидел, как у Марта сжались кулаки и заиграли желваки на скулах. Эгле отвернулась к окну. А Ян вдруг впервые за много дней вновь почувствовал на груди ключ Камерона, его тяжесть, остроту тонкого и крепкого шнурка, режущего, врастающего в шею холодной струной так и не открытой тайны.

– А вообще-то, я все утро спросить хотела, – неожиданно усмехнулась Эгле. – Ни у кого нет ощущения, что в нашем доме, как и на всем острове, словно бы смертью попахивает?

– По-моему, пока вроде бы нет, – улыбнулся Травник. – Хотя у меня после плавания в этой проклятой лодке до сих пор не проходит насморк.

– Нет, я серьезно, – поджала губки девушка. – Кто он такой, этот Птицелов, что все с ним так носятся? У меня уже сложилось мнение, что это – настоящая Смерть во плоти. Нельзя, что ли, было его попросту придушить, на этом вашем поле возле замка Храмовников?

– Птицелов – не обычный человек, – согласился Травник. – Если хочешь, я могу тебе о нем рассказать, хотя и у Марта, и тем более, у Коростеля, думаю, сложились о нем свои собственные мнения.

– Тогда объясните мне, черт возьми, что это за птица, иначе я и дальше буду тыкаться вслепую, как щенок! – неожиданно гневно вспыхнула девушка, и Яну подумалось, что ее бабушка, наверное, была не такого уж легкого нрава.

– Что ж, уделим немного времени и Эгле, – согласился Травник. Он на минуту задумался, после чего припечатал ладонь к столу.

– Птицелов – это некромант. Могучий адепт магии, замешанной на всепоглощающем интересе к смерти. А также ко всему, что с нею связано. О Птицелове я слышу уже давно, но, вполне возможно, что гораздо больше о нем знает твоя бабушка, Эгле. Виноват, прабабушка…

ГЛАВА 4ОДИН И ДРУГОЙ

Книгочей долго не решался открыть глаза, хотя уже понимал: что-то случилось, причем настолько невероятное, что стража прошла буквально в одном шаге от него, едва не затоптав сапогами, и никто его не заметил. Это было просто невероятно, и, однако, это случилось. Поэтому пытливый ум Книгочея тут же принялся решать загадку. Если бы еще так не болела голова, сокрушенно подумал Патрик и поднялся с пола, цепляясь руками за шершавый камни стены.

В глубине коридора тускло светил фонарь в железном кожухе, притороченный высоко под потолком. Он выхватывал маленький круг света, а дальше коридор, похоже, круто сворачивал направо. Патрик шагнул прямо в зеленоватую лужицу – обойти ее у него просто не было сил, и, вовсе не почувствовав влаги, медленно побрел вперед.

Завернув направо, он сам не заметил, как миновал еще одного стража – коренастого беловолосого саама с копьем и маленьким круглым щитом, который тот прислонил к стене до появления первого разводящего. Воин тоже не обратил внимания на Книгочея, равнодушно скользнув взглядом, словно перед ним была пустота. Патрик знал о существовании заклятий, делающих их хозяина невидимым – магических сетей, фантомов, просто наведенных иллюзий, но сейчас он не чувствовал в воздухе присутствия магии. Ее приход прошедшие служение в Смертном скиту Круга всегда чувствовали как легкое покалывание и раздражение в самых чувствительных участках кожи – веках, ноздрях, некоторых областях ушей и краешках губ.

Настроение у Книгочея было хуже некуда, его не радовало даже то, что сейчас он, похоже, выбирается из логова врага. Врага, который решительно отказывался его замечать! Книгочей не понимал происходящего, разум не мог этого объяснить, а сердцу Патрик давно уже не доверял. Оставалось одно – идти вперед, туда, где его кто-то ищет и ждет. И он шел, медленно, тяжело, хватаясь руками за стены, нагибаясь под балками, обходя тухлые лужицы и жаждая лишь одного – почувствовать легкое прикосновение ветерка, верный признак того, что выход из этого каменного мешка уже близок. А стражи, которых он рано или поздно встречал то за одним, то за другим поворотом, по-прежнему его не замечали, и мало-помалу Патрик уверился, что это, наверное, всего лишь очередной сон. Эта мысль придала ему тупого, безразличного спокойствия, и он ускорил шаг.

Двери открылись неожиданно. Книгочею даже показалось, что большие тяжелые створки сами медленно распахнулись перед ним. Он обернулся.

Позади была каменная галерея, скудно освещенная редкими фонарями. Ему показалось, что он уже не слышит далекие голоса перекликающихся стражей. Впереди была ночная тьма. Книгочей тяжело вздохнул, перевел дух и вновь шагнул вперед.

В ту же секунду перед ним вспыхнул яркий свет, затем снова сгустилась тьма, и он увидел Свечу. Маленькая, восковая, она возникала из чего-то, текущего и пульсирующего, что медленно колыхалось в ночи и постоянно перетекало само в себя. Наконец тонкий пылающий столбик обрел форму, и из Свечи вырвался легкий дымок – пламя умирало. Книгочей осторожно протянул руку, и Свеча, на кончике которой еще теплился тонкий язычок огня, доверчиво легла ему в ладонь. Воск тут же начал плавиться, растекаться лужицей, и, удивительно, Книгочей сейчас совсем не чувствовал ни боли от ожога, ни даже тепла. Пламя было холодным, понял он. «Предназначение огня – тепло, судьба свечи – свет» – словно шепнул Патрику на ухо незнакомый голос со странным, мягким и певучим акцентом. Книгочей согласно кивнул невидимому советчику, покрепче сжал в руке тлеющий огонек, чтобы не выпустить его, и пошел вперед. Теперь ему уже не нужен был Зов. Он знал, кто его ищет. Оставалось одно – не расплескать остатки света.

Человек в черном ждал Книгочея в поле. Оно походило на подстриженное море, и ветер, который то усиливался, то вновь спадал, не в силах был сотворить хоть сколько-нибудь стоящую волну на поверхности злаков, которые уже начали терять зерна из колосьев, но все еще не верили, что впереди – неотвратимая осень. Сквозь колыхание невысокой травы кое-где проглядывали блеклые пятна – васильки сгоревшего лета. Человек в черном усмехнулся, но только мысленно – ни один мускул его лица не шевельнулся, потому что все это теперь было уже напрасно – страсти, эмоции, воспоминания.

«В мире травы – трупы цветов… Старого лета старая любовь…» – вспомнил Шедув. Нет, это не было коротким и емким «изречением души», слагать которые его учили так давно, еще в прошлой жизни. А можно ли назвать жизнью его нынешнее постылое существование? Это был кусочек песни, которую он слышал когда-то у костра от приблудного юного менестреля или скальда, как уж там у этих морских людей с огрубевшими руками и мозолями на сердцах называют сказителей. Мелодию Шедув не запомнил из-за ее северного однообразия, а вот слова остались, запали в душу. Может быть, потому, что они рассказывали о том, чему он, Идущий позади, а теперь – Ушедший и вновь Отпущенный, стремился следовать всю свою непростую жизнь. Об умении сделать из неудачи выигрыш, стремлении построить из своего сегодняшнего поражения завтрашнюю… нет, не победу, их было немало. Спокойствие. Спокойствие сосны на самом краю утеса, спокойствие орла, не верящего в смерть, спокойствие младенца у теплой груди. Спокойствие камня. Травы. Неба.