Читать книгу "Знак розы - Лейла Мичем"

Мэри вполуха прислушивалась к их диалогу. После смерти отца она настолько отдалилась ото всех, что иногда Майлз с матерью говорили о ней в третьем лице, как об отсутствующей.

Она до сих пор не могла поверить в то, что проснется завтра, и послезавтра, и еще много-много раз потом, а отца уже не будет.

Рак свел его в могилу слишком быстро, чтобы Мэри успела примириться с неизбежностью его смерти. Пять лет назад для нее стала ударом смерть дедушки Томаса, но ведь он дожил до семидесяти девяти лет. А ее отцу исполнился всего пятьдесят один год, он был слишком молод, чтобы потерять то, к чему стремился... Почти всю прошлую ночь Мэри лежала в кровати без сна и думала о том, что будет с ними теперь, когда отца не стало. Как поступить с плантацией? Майлзу она не нужна. Он мечтал о том, чтобы стать профессором и преподавать историю в колледже.

Мать никогда не интересовалась Сомерсетом и не разбиралась в том, как им управлять. Смысл существования Дарлы заключался в том, чтобы быть женой Вернона Толивера и хозяйкой дома на Хьюстон-авеню. Насколько было известно Мэри, мать почти никогда не выезжала за пределы города, туда, где начиналась плантация, тянувшаяся вдоль дороги почти до границы следующего округа. В одной стороне лежал Даллас, в другой - Хьюстон, куда мать любила ездить на поезде за покупками.

Каждый год наступал и заканчивался июнь, но мать так и не увидела полей, покрытых тысячами цветущих коробочек хлопка, и сверкающего половодья красок - от снежно-белого до бледно-красного. И сейчас только Мэри приводил в восторг вид цветов, постепенно сменяющихся к августу твердыми маленькими шариками, которые внезапно - здесь, и там, и дальше до горизонта, в море зелени, насколько хватал глаз - взрывались белыми брызгами. О, как же здорово было наблюдать за этим белоснежным царством, покачиваясь в седле вместе с отцом и дедушкой Томасом, углубляясь все дальше в бескрайние просторы, протянувшиеся от горизонта до горизонта, и знать, что они принадлежат Толиверам!

Тогда для Мэри не существовало большей радости и красоты, а теперь перед ней встала угроза лишиться Сомерсета навсегда. Сегодня утром ей в голову пришла мысль, буквально парализовавшая ее. Предположим, мать продастплантацию! В качестве новой хозяйки Сомерсета Дарла вольна была избавиться от него, и никто не смог бы ей помешать.

Дверь распахнулась. В комнату вошел Эммит Уэйт, поверенный Толиверов, и стал извиняться за то, что заставил их ждать,

И Мэри моментально уловила нечто странное в его манерах, что не имело никакого отношения к задержке. То ли из сострадания к их горю, то ли по какой-то иной причине он избегал смотреть им в глаза. Эммит бестолково суетился и болтал, что было непривычно для всегда молчаливого и весьма сдержанного в движениях мужчины. Что он может им предложить, чай или, скажем, кофе? Он может отправить секретаршу в аптеку и принести Мэри содовой...

—Эммит, ради Бога, — перебила его Дарла, — нам не нужно ничего, кроме того, чтобы ты был краток. Наши нервы на пределе, поэтому мы просим тебя... побыстрее перейти к делу.

Эммит откашлялся, несколько секунд со странным выражением лица смотрел на Дарлу, а затем действительно приступил к делу. В первую очередь он извлек письмо из конверта, лежавшего поверх какого-то документа.

— Это... э-э... письмо Вернона, написанное им незадолго до смерти. Он просил меня прочесть его вам, прежде чем я оглашу содержание завещания.

Глаза Дарлы увлажнились.

— Разумеется, — согласилась она и крепко стиснула руку сына.

Эммит начал:

«Моя любимая супруга и дети.

Я никогда не считал себя трусом, но оказалось, что мне недостает мужества ознакомить вас с моим завещанием, пока я еще жив. Прежде чем вы прочтете его, позвольте уверить вас, что я всем сердцем люблю вас всех и глубоко сожалею о том, что обстоятельства не позволяют мне более справедливо и щедро распорядиться своим имуществом. Дарла, любимая моя супруга, я умоляю тебя понять, почему я сделал то, что сделал. Майлз, сын мой, я не рассчитываю, что ты поймешь, но когда-нибудь твой отпрыск, возможно, будет благодарен мне за то наследство, что я оставляю тебе и доверяю сохранить для потомков.

Мэри, мне бы очень хотелось, чтобы, вознаграждая тебя так, как это сделал я, я не навлек бы на тебя проклятие, нависшее над Толиверами с тех пор, как первая сосна была срублена на склонах Сомерсета. Я оставляю тебе многочисленные и тяжкие обязанности, которые, надеюсь, не помешают твоему счастью.

Ваш любящий муж и отец,

Верной Толивер».

— Как странно, — медленно проговорила Дарла в тишине, нарушаемой лишь шелестом письма, которое Эммит свернул и сунул обратно в конверт. — Как, по-твоему, что имел в виду Верной, говоря о том, чтобы «более справедливо и щедро распорядиться» принадлежащей ему собственностью?

— Кажется, сейчас мы все узнаем, — сказал Майлз, и его лицо стало суровым.

Мэри сидела совершенно неподвижно. Что имел в виду отец, говоря о «многочисленных и тяжких обязанностях»? Связаны ли они с его последними словами, обращенными к ней? «Что бы ты ни делала и чего бы тебе это ни стоило, верни землю обратно, Мэри».

— Мне даны были инструкции ознакомить вас еще с одним обстоятельством, — сказал Эммит, разворачивая очередной документ. Он протянул его Майлзу со словами: — Это ипотечный договор. До того как Верной узнал, что смертельно болен, он взял деньги у «Банка Бостона» под залог Сомерсета. Заемные средства пошли на покрытие долгов, а также на покупку дополнительных участков земли.

Пробежав глазами документ, Майлз поднял голову.

— Я правильно понимаю то, что здесь написано? Десять процентов годовых на десять лет? Да это же сущий грабеж!

— Ты что, с луны свалился, Майлз? — Эммит всплеснул руками. — Здешние фермеры платят в два раза больше, чтобы заполучить привилегию влезть в долги к этим восточным ипотечным брокерам.

Мэри замерла, боясь пошевелиться. Земля заложена... Значит, она больше не принадлежит Толиверам? Теперь девушка понимала, что означала последняя просьба умирающего отца... и всю глубину его отчаяния. Но почему он обратился именно к ней?

А что, если год будет неурожайным? — отрывисто бросил Майлз.

Эммит лишь пожал плечами. Мэри, переводя взгляд с мрачного лица поверенного на раскрасневшееся лицо брата, впервые открыла рот.

— Урожай будетхорошим! — воскликнула она на грани истерики. — И мы не потеряем плантацию. Даже не думай об этом, Майлз!

Майлз с размаху ударил ладонью по ручке кресла.

— Боже всемогущий! О чем только думал папа, покупая землю, когда та, что у нас есть, подвергается опасности? За каким чертом он загнал нас в долги, приобретая машины и оборудование, которое, по его мнению, нам сейчас необходимо? А я-то считал его дальновидным бизнесменом.

— Если бы ты проявлял чуточку больше интереса к его занятиям, ты бы лучше разбирался в том, что он делал, — встала на защиту отца Мэри.