Читать книгу "Принцесса Азии - Юлия Алейникова"

Его ненавидели и боялись, а со временем Кдана заметил один из людей хромого Сована, так он и попал в банду. Ему было все равно, чем заниматься в жизни. Ни целей, ни стремлений у него не было. В банде ему нравилось. Кдан получал вполне приличное содержание, вся его работа сводилась к избиению неугодных людишек или взбунтовавшихся лавочников. Это занятие приносило ему доход, наслаждение и уважение соседей, хотя, возможно, это был просто страх. Кдан был туповат, поэтому сложных дел ему не поручали. Обычно его привозили на место и спускали с поводка, говоря «фас»; когда дело было сделано, его отрывали от жертвы и отправляли назад в машину. Приятелей в банде у него не было, садизм и тупая жестокость не вызывали симпатий даже среди этих сливок пномпеньского дна. А общих интересов у Кдана с «коллегами» не было. Мать свою, находившуюся уже в преклонных летах, он не любил, а только пользовался ее услугами, считая ее слепую любовь к собственной неотразимой особе вполне естественной и непременной. Если ей не удавалось угодить ему, что случалось все чаще, поскольку с возрастом она становилась все менее расторопной, хуже видела, больше причитала, Кдан орал на нее, подгоняя, чтобы пошевеливалась. Если еда приходилась ему не по вкусу, он просто опрокидывал стол, разражаясь злой бранью. И все-таки он не женился, хотя мать часто заговаривала об этом, чувствуя, что скоро будет вынуждена покинуть своего мальчика, и ей очень хотелось быть уверенной, что есть кому позаботиться о нем, постирать, приготовить, приласкать. Но Кдан не любил женщин, они раздражали его, он не понимал их и даже немного побаивался, хотя ни за что на свете не признался бы в этом ни одной живой душе. Так он и жил, тираня мать, удовлетворяя свои низменные инстинкты, мучая и избивая слабых и беззащитных, ел, спал, искренне восхищался собой.

В целом его жизнь складывалась самым замечательным образом. Пока вчера вечером он не был изгнан из родного дома звонком Сована и не послан на поиски этих иностранных идиотов.

Несчастный Кдан, вырванный из привычных условий существования и никогда ранее не покидавший родного Пномпеня, испытывал адские муки. Он плохо питался, очень устал, совсем не выспался, потому что тупой неудачник Лыэнг полночи таскал его по городу, пытаясь найти след изворотливых жертв.

Кдан считал, что профессионала такого высокого уровня, как он, надо было беспокоить лишь в последний момент, когда фарангу будут найдены, тогда он явился бы и поставил жирную, эффектную точку в этой истории.

Все неудачи предприятия он, естественно, списывал на глупого Лыэнга, и угроза Сована прикончить их обоих в случае неудачи не произвела на него особого впечатления. Ибо в его большой, не обремененной интеллектом голове просто не укладывалась мысль, что кто-то может быть недоволен его неотразимой особой.

В Кампонгтхом они прибыли под вечер, усталые и запыленные, даже молчаливый терпеливый Лыэнг еле держался на ногах, а еще предстояло искать сбежавших фарангу. Их мотороллер выдал все, что мог, и заглох посреди небольшой площади в центре города.

Кдана сей факт не опечалил. Он был сыт по горло путешествием на голодный желудок. Не желая ничего слушать, Кдан направился к ближайшему ресторану и, усевшись за свободный столик, зычным сердитым голосом потребовал, чтобы его немедленно обслужили. Лыэнг, уставший не меньше своего товарища, а то еще и больше, поскольку все хлопоты по организации поездки выпадали именно на его долю, опустился на соседний стул и с не меньшим удовольствием предался трапезе.

Но в отличие от Кдана, он не стал долго прохлаждаться, а спустя полчаса уже был на улице и, бродя в сумерках среди закрывающихся лавочек, опрашивал усталых, спешащих домой торговцев, не попадались ли им двое европейцев, мужчина и женщина, путешествовавшие на собственной машине. Каждый раз, получая отрицательный ответ, он все больше сжимался, ибо расправа, которой пригрозил им Сован, казалась ему почти неизбежной. А что, если они проскочили Кампонгтхом не останавливаясь? – задавался он весьма неглупым вопросом, демонстрируя, что в критических ситуациях любой из нас способен проявить совершенно не свойственные ему в обычных обстоятельствах качества. Жадный человек – щедрость, трус – отвагу, а дурак – недюжинный ум. И судьба сжалилась над ним, вознаградив за настойчивость и старание.

Выйдя на очередной перекресток, Лыэнг увидел припаркованный за углом знакомый «Рено», освещенный слабым светом уличного фонаря. Облегчение, которое он испытал при виде машины, отозвалось дрожью в коленях, он опустился на тротуар, прижавшись щекой к радиатору авто, и чуть не расплакался. Лыэнг просидел так минут пятнадцать, прикрыв глаза, и слезы текли по его худым ввалившимся щекам.

Избегай внимания сильных мира сего – говорил ему старик отец, когда был жив. Но Лыэнг тогда был слишком глуп, чтобы задуматься над словами старика. А потом отец умер, но Лыэнг, будучи весьма занят устройством своей жизни и не обладая склонностью к пространным размышлениям, не вспоминал долгих тихих бесед, которые любил вести перед сном его родитель, нищий крестьянин, ломавший всю жизнь спину на непосильной работе, не приносящей семье достатка, и не имевший ничего ценного, что он мог бы завещать сыну, кроме мудрых советов.

Но вот теперь, сидя на теплой мостовой, прижавшись щекой к пыльной машине, он вдруг вспомнил отца и горько пожалел, что был так глух и невнимателен к его словам.

Далее Лыэнг развил бурную деятельность. Полный непреклонной энергии, он притащил к найденной машине упирающегося, недовольного Кдана и велел ему караулить, пригрозив в случае отлучки сдать его Совану. А сам, отобрав у приятеля все оставшиеся деньги, что тоже потребовало определенных усилий, занялся транспортным вопросом. В следующие три часа он выгодно продал их старый никчемный мопед и опять же с огромной выгодой арендовал потрепанный, но все еще исправный «Фольксваген»-«жук». Пригнав его к месту засады, он, наконец, счел возможным позвонить грозному Совану и отчитаться о проделанной работе, не забыв правильно осветить роль обоих компаньонов в проводимой операции. И только после этого он утер пот со лба и, скрючившись на заднем сиденье машины, позволил себе вполне заслуженный отдых, ибо за всю свою жизнь он не проявил больше сметливости, здравомыслия и рассудительности, чем за прошедший день. А вернее, вечер.

Глава 9

Машину они нашли там, где бросили, целую и невредимую. Щедро вознаградив тук-тукера за труды, Василий подхватил рюкзачок, в котором поместилось все их с Юлей имущество, и они пошли к машине.

Несмотря на раннее утро, почти все лавочки уже работали, на улице царило умеренное оживление. Погода с утра была отвратительная, вовсю лил дождь, ветер трепал макушки пальм, швырял в лицо мелкие веточки и всякий мусор. Прикрываясь соломенными шляпами, которые Юля купила накануне, они подошли к машине и взялись за ручки дверей, когда появившаяся из-за пелены дождя размытая фигура выросла за спиной у Василия и нанесла ему сокрушительный удар в ухо, после которого Вася рухнул как подкошенный. Еще прежде чем муж упал, Юля резко пригнулась, повинуясь исключительно инстинкту самосохранения, и только поэтому не схлопотала такой же увесистый удар. Что-то стремительно просвистело у нее над головой, после чего нападавший, явно не ожидавший от дамы такой прыти, пошатнулся, не удержав равновесие. Эх, не знаете вы, с кем связались! Нас, Ползуновых, так просто не возьмешь! Юля с радостью отметила, что в ней уже зажегся знакомый огонь, который сулил им с Василием надежду на спасение, а преследователям – массу неприятностей.