Читать книгу "Сладкое поражение - Майя Родейл"

Филипп вновь посмотрел на нее и на этот раз увидел красивого «падшего ангела». Лишь теперь он понял: все эти язвительные замечания, резкие ответы и нисколько не завуалированная попытка настроить себя против него не имели к нему почти никакого отношения. Эти эмоции были направлены совсем на другого человека, он просто оказался под рукой и вынужден отвечать за чужие грехи.

«Подобный вам». Для нее, как и для всех остальных, не было разницы между человеком и его репутацией. Может быть, она в этом смысле и не отличалась от всех остальных.

— Вы всегда принимаете слухи за истину? — спросил он, стараясь, чтобы его слова не звучали обвиняюще, но ему это не удалось.

Неужели на земле нет места, где он мог бы быть самим собой? Неужели не было человека, который еще до встречи с ним не знал бы о нем больше, чем он сам?

— Что вы хотите этим сказать? — спросила Анджела удивленно.

— То, что вы скорее поверите слухам, чем попробуете отыскать истину. Никто никогда не пытался понять меня, узнать меня настоящего, все слепо верили сложившемуся мнению. И, к сожалению, вы не исключение.

Впервые Филипп облек в слова то тусклое и постоянно ноющее чувство, которое занозой сидело в его душе. Разве кто-нибудь когда-нибудь упоминал его имя, не вспомнив при этом какие-то ужасные поступки, которые он якобы совершил? Нет. Все видели в нем только источник светских сплетен, которые регулярно появлялись в газетах.

— Значит, на самом деле вы не губили невинных женщин? — парировала Анджела. — Значит, вы не проиграли за карточным столом состояние вашей семьи? Значит, вы не проводили время в постоянных пирушках, лишь изредка появляясь на людях трезвым?

— Я лишь хочу сказать, что у каждой истории есть обратная сторона, как бы банально это ни звучало.

Хотя некоторые вещи, в которых она его обвиняла, были правдой.

— Но непохоже, чтобы вы когда-либо пытались развеять эти заблуждения, — возразила она. — Или вы считали, что если будете их игнорировать, то они просто исчезнут сами собой, как и те девушки, которых вы погубили?

— Я не утверждаю, что я идеал. Меня просто не понимают. Более того, никто даже не пытается меня понять.

— Значит, теперь я должна вам посочувствовать? — горячо спросила Анджела.

— Нет, просто не путай меня с человеком, который тебя погубил.

— Так не давай мне для этого оснований.

Она стремительно вышла. Это был довольно малодушный способ выиграть спор. Скорее, это была хитрая уловка на грани мошенничества. Кроме того, это было нечестно, потому что ее оппонент был прикован к постели и не мог уйти, оставив за собой последнее слово.

Завтра он встанет на ноги, чего бы это ему ни стоило.

А пока он будет спать. Или постарается заснуть. «Никто даже не пытался меня понять». Его собственные слова бесконечным эхом отдавались в его голове. А что, если дело не в этом? Может быть, в нем, кроме длинного списка прегрешений, действительно нет ничего, что следовало бы понять?

Анджела часто мучилась от бессонницы, и сегодняшняя ночь не стала исключением. Когда ей не удавалось заснуть, она всегда шла в часовню и там приводила свои мысли в порядок. В этот поздний час священное место было пустынным и темным, горело лишь несколько свечей, которые всегда оставляли зажженными у статуи, изображающей Деву Марию с младенцем Иисусом.

Она опустилась перед ней на колени.

Но не склонила голову и не сложила руки в молитве, а открыла принесенный с собой альбом для рисования.

Этот толстый альбом ей подарил в свое время Лукас Фрост. Она взяла его с собой в монастырь не в силу какой-либо сентиментальной привязанности, а потому, что рисование приносило ей успокоение, в котором она порой так нуждалась. Периодически ей просто необходимо было отключиться и уйти с головой в процесс нанесения линий и штрихов, в тщательную и аккуратную растушевку, в уплотнение теней и выделение главного в композиции рисунка. Она очень любила это спокойное занятие. Оно приносило ей истинное удовлетворение.

На первой странице так и остался набросок портрета Лукаса. Анджела рисовала его в доме своих родителей сидящим на канапе перед окном гостиной. Если она была похожа на ангела, то и Лукас здесь напоминал амура. У него были темно-русые, слегка вьющиеся волосы. Голубые глаза. Черты лица были не резко очерченными, а мягкими и округлыми, вполне мужественными и красивыми. На заднем плане она легкими штрихами набросала высокое окно и небольшой участок газона. Дом. Ее дом.

На второй странице был рисунок статуи, перед которой она сейчас стояла. Каменная Дева Мария держала младенца Иисуса. Пухленький младенец, запеленатый в тонкую материю, спокойно лежал на руках матери, ее улыбка была легка и безмятежна.

Вплоть до сороковой страницы в альбоме были рисунки статуи в разных ракурсах, сделанные с разного расстояния. На некоторых набросках был только профиль Девы Марии, на нескольких — только младенец. Для рисунка на сорок второй странице, над которым Анджела трудилась сейчас, она выбрала очень сложный ракурс — вид снизу, с уровня взгляда молящегося на коленях.

Анджела работала, думая о том, что ей хотелось бы вернуть назад тот последний час, который она провела с Филиппом.

Ни чувство собственного достоинства, ни здравый смысл не помешали Анджеле рассказать о том, как она потеряла свое доброе имя. Зачем она это сделала? Разве можно рассказывать совершенно чужому человеку подобные вещи? Хотя Филипп для нее уже не был посторонним человеком, она ухаживает за ним, и ей придется вновь и вновь встречаться с ним.

Задумавшись, Анджела склонилась слишком низко и ударилась головой о деревянное ограждение перед статуей. Опомнившись, она потерла место ушиба и вернулась к своему рисунку, продолжая растушевывать тени капюшона, покрывавшего голову Девы Марии.

Нет, она совершенно точно знала, почему все рассказала Филиппу, — ее рассказ позволил ей на несколько минут задержаться в его комнате. И еще где-то в глубине души она надеялась, что лорд Инвалид скажет что-нибудь ужасное, и тогда она с полным основанием возненавидит его. Но он этого не сделал. И вообще в этот момент он был человеком, а не презренным распутником. Для нее все это было опасным, поскольку лишь полное неприятие этого человека могло спасти ее от искушения.

Не глядя на модель, поскольку слишком хорошо ее знала, Анджела начала прорисовывать фигурку Иисуса и руки Девы Марии, прижимающие младенца к груди. Потом усилила тени и добавила несколько деталей, благодаря чему ее руки обрели плоть, перестав быть каменными.

Удовлетворенная своей работой, Анджела вернулась к сорок первой странице альбома. Там, среди дюжины набросков Девы Марии и Спасителя во младенчестве, расположился небольшой портрет Филиппа. Она сделала его еще до того, как лорд Инвалид пришел в себя.

Он был изображен спящим. Она удачно нарисовала его ресницы, оттеняющие резко очерченные верхние скулы. Его рот закрыт, полные губы расслаблены — ни намека на высокомерие или дьявольскую усмешку. Упавшая на лоб прядь была похожа на резаную рану. Рядом несколькими точными штрихами она изобразила настоящую рану, а легкой растушевкой обозначила довольно солидный кровоподтек. Нелегко было точно передать искривленную линию его профиля. Большой восторг ей доставила работа над его обнаженной грудью. Раньше она никогда не рисовала обнаженных мужчин с натуры. Его мускулистую грудь необходимо было несколько оттенить. Труднее всего было выписать волосы на груди, но теперь, глядя на рисунок, она подумала, что справилась и с этой задачей.