Читать книгу "Александр Македонский. Сын сновидения - Валерио Массимо Манфреди"

Александр уже прекрасно сознавал, кто он такой, и не сомневался, что вселенная вертится вокруг него. Он хорошо знал, к какой судьбе следует себя готовить.

Ему приводили примеры героизма и преодоления трудностей, чести и уважения к данному однажды слову, к самоотверженности вплоть до отвержения жизни. И мальчик изо дня в день все больше погружался в это — не вследствие усердия и прилежания, а по своей природной склонности.

Постепенно он становился сильнее. Та часть его натуры, что была унаследована от воинственной агрессивности отца, заставляла Александра вдруг вспыхивать, как молния. И в то же самое время царевича, как и его мать, очаровывало все двусмысленное и мистическое, в нем жило ее любопытство к неведомому, ее жадность к таинственному.

К матери он питал глубокое пристрастие, почти нездоровую привязанность; к отцу же испытывал безграничное восхищение, которое, однако, с течением времени постепенно сменялось духом соперничества, и этот дух становился все сильнее.

Приходившие изо дня в день известия о победах Филиппа словно бы даже огорчали Александра, а не радовали. Он начинал думать, что, если отец все завоюет, ему самому не останется места, где можно проявить свою доблесть и мужество.

Он был еще слишком молод, чтобы представлять, как велик мир.

Иногда, вместе с товарищами приходя на урок к Леониду, Александр случайно встречал мальчика лет тринадцати-четырнадцати меланхолической наружности, который быстро удалялся, не задерживаясь, чтобы поговорить.

— Кто этот мальчик? — спросил он как-то раз у учителя.

— Это тебя не касается, — ответил Леонид и поскорее перевел разговор на другую тему.

ГЛАВА 6

Самым горячим желанием Филиппа с тех пор, как он стал царем, было ввести Македонию в эллинский мир, но он прекрасно понимал, что достичь этой цели можно только силой. Ради этого он сначала направил всю энергию на то, чтобы превратить свою страну из территории, где живут пастухи и скотоводы, в современную державу, вывести ее из племенного состояния.

Царь велел распахать равнины, пригласил искусных земледельцев с островов и из греческих городов Малой Азии, усилил добывающую активность на горе Пангей, извлекая из тамошних копей до тысячи талантов золота и серебра в год.

Он установил свою власть над племенными вождями и привязал их к себе силой брачных союзов. Кроме того, он создал войско, какого еще не видели, состоящее из частей необычайно мощной тяжелой пехоты, а также чрезвычайно подвижной легкой пехоты и конницы, и это войско не имело себе равных в Эгейском мире.

Но всего этого было недостаточно, чтобы считаться эллином. И Демосфен, да и многие другие ораторы и политики в Афинах, Коринфе, Мегарах и Сикионе продолжали называть Филиппа варваром.

Объектом их насмешек было его македонское произношение, в котором чувствовалось влияние диких народов, бродивших у северных пределов Македонии, его варварская чудовищная невоздержанность в вине, обжорство и разврат во время пиршеств, которые, как правило, переходили в оргии. И еще греки считали варварским государство, основанное на кровных обязательствах, а не на гражданских правах, они называли варварством зависимость людей от монарха, который мог распоряжаться всем и ставить себя выше любых законов.

Филипп приблизился к своей цели, когда ему, наконец, удалось победить фокийцев в священной войне и добиться их исключения из совета святилища, самого благородного и авторитетного совета во всей Элладе. Два голоса, которыми располагали их представители, перешли к македонскому царю. Ему также присвоили высокую почетную должность председателя на Пифийских играх, самых престижных после Олимпийских.

Это был венец его десятилетних усилий, и он совпал с десятилетием его сына Александра.

В это самое время великий афинский оратор по имени Исократ произнес речь, где восхвалял Филиппа как защитника греков и единственного человека, имеющего шанс усмирить персов, которые уже не один век угрожали эллинской свободе.

От своих учителей Александр прекрасно знал обо всем этом, и подобные известия наполняли его тоской. Он уже ощущал в себе достаточно величия, чтобы сыграть собственную роль в истории страны, но также отдавал себе отчет и в том, что еще слишком мал для самостоятельных действий.

Его отец по мере роста своего могущества все меньше времени уделял сыну и, хотя уже считал его мужчиной, но пока не позволял участвовать в своих дерзких проектах. На самом деле господство над городами Эллады на полуострове не являлось его целью — оно было лишь средством. Филипп смотрел дальше, за море, на безграничные территории материковой Азии.

Как-то раз, в один из периодов отдыха во дворце в Пелле, Филипп взял сына с собой после ужина на самую высокую башню и показал на горизонт на востоке, где над морскими волнами взошла луна.

— Ты знаешь, Александр, что там находится?

— Там Азия, отец. Страна, где рождается солнце.

— А ты знаешь, как велика Азия?

— Мой учитель географии Кратипп говорит, что она простирается больше чем на десять тысяч стадиев.

— Это не так, сын мой. Азия во сто раз больше. Когда я сражался на реке Истр, то случайно повстречался с одним воином-скифом, говорившим по-македонски. Он рассказал мне о другой реке, что подобно морю простерлась на широкой равнине, и о горах, таких высоких, что протыкают небо своими вершинами. Он рассказывал про пустыни, такие обширные, что нужны месяцы, чтобы пересечь их, и про другие горы, сплошь усыпанные драгоценными камнями — ляпис-лазурью, рубинами, сердоликами. Он рассказывал, что по той равнине бегают многотысячные табуны огненно-красных коней, неутомимых, способных целыми днями летать над бескрайними просторами. «Там есть места, — говорил он, — сдавленные льдами и половину года сжатые тисками ночи. Есть и другие, в любое время года опаляемые солнцем, и там не пробивается из-под земли ни одна былинка; все змеи там ядовиты, а укус скорпиона убивает человека за несколько мгновений». Такова Азия, сын мой.

Александр посмотрел на отца, увидел его мечтательно горящие глаза и понял, что заставляло пылать душу македонского царя.

Однажды, спустя год после этого разговора, Филипп неожиданно вошел к сыну в комнату.

— Надень фракийские штаны и плащ из грубой шерсти. Никаких знаков достоинства, никаких украшений. Пошли.

— Куда?

— Я уже приготовил лошадей и еды, несколько дней мы пробудем под открытым небом. Хочу, чтобы ты кое-что увидел.

Александр не стал задавать вопросов. Он оделся, как было велено, попрощался с матерью, заглянув на мгновение в ее комнату, и спустился во двор, где его ждал небольшой эскорт царской конницы и две верховые лошади.

Филипп был уже верхом, Александр вскочил на своего вороного, и они галопом вылетели через распахнутые ворота.

Несколько дней всадники скакали на восток, сначала по побережью, потом углубились в материк, а потом опять по побережью. Они миновали Ферму, Аполлонию и Амфиполь, останавливаясь на ночь в маленьких деревенских харчевнях, питаясь традиционной македонской пищей — жареной козлятиной, дичью, зрелым овечьим сыром и выпеченным в углях хлебом.