Читать книгу "Тайный заговор - Филипп Ванденберг"

Нет, поспешил ответить Бродка и положил трубку.

На самом же деле сила его психоза — именно в таком ключе рассматривал Бродка свое состояние — достигла той стадии, когда он сам уже не мог разобраться, что же на самом деле происходит. Море цветов на могиле матери, загадочные намеки мужчины, который подошел к нему на кладбище и заявил, что, дескать, гроб его матери был пуст. Странные замечания соседки. Голос на автоответчике, который, как ему показалось, он снова слышал в галерее Жюльетт. Выстрелы, предназначенные, по мнению полиции, именно ему, Бродке, в качестве предупреждения. Страшный, неразрешимый клубок. Через какое-то время Бродка уже стал склоняться к тому, что неожиданная встреча с профессором Коллином и так некстати пришедшееся приглашение на ужин были каким-то образом связаны с теми загадочными обстоятельствами, которые возникли после смерти его матери. Но Александр тут же отбросил эту мысль. Вероятно, он сошел с ума. Все это какое-то сумасшествие. Он едва не начал сомневаться в своей разумности.

По крайней мере, в том, что касается чужого голоса, который выбил его из колеи тогда, на вернисаже, он наверняка ошибся. Он был на взводе, что, в общем-то, неудивительно, учитывая все события и треволнения последних дней. Но едва Бродка свыкся с этой мыслью, как его вновь одолели сомнения. Голос был слишком характерным, чтобы не узнать его из сотни других. Он включил автоответчик, чтобы еще раз удостовериться в этом. Аппарат пискнул несколько раз, а потом раздались шипение и шум.

Бродка удивился, попробовал снова — результат тот же самый. Он разозлился и начал переключать аппарат, но, как ни старался, слышал то же самое.

— Быть такого не может! — в ярости воскликнул он, с силой ударив ладонью по аппарату. Пленка была стерта от начала до конца, и он не имел ни малейшего понятия о том, как это вообще могло случиться. Сам он, по крайней мере, точно этого не делал.

А кто же тогда? Еще одно звено в череде этих странных «случайностей»? Бродкой овладел страх. Он понял, что за ним наблюдают. Кто-то вломился к нему в дом и стер пленку.

Бродка подошел к двери, осмотрел с обеих сторон замок, но не заметил ни единого следа, который мог бы свидетельствовать о взломе. Он поспешно начал обыскивать квартиру, проверяя, не пропало ли что, не переставлены ли какие-то вещи, что указывало бы на непрошеных гостей. Не найдя ничего такого, Александр, ослепленный страхом и обуреваемый накатившей на него яростью, перерыл все ящики и шкафы.

Несколько минут Бродка бушевал, как ненормальный. Когда, измучившись вконец, он остановился и увидел, что натворил в своих четырех стенах, то упал на стул, поставил локти на колени и обхватил голову руками.

Бродка плакал — то были слезы беспомощности, вызванные тем, что он позволил себе впасть в отчаяние. Казалось, он не узнавал себя. Проклятие, ведь в остальном он был довольно крепким орешком; он должен был быть таким, чтобы преуспеть в своей профессии. Без осознания собственной силы он никогда не добился бы таких высот.

Кто же, черт возьми, затеял эту дьявольскую игру? Какую цель преследовал этот человек — или эти люди? И что за причины были у них — загонять его в столь узкую щель?

На следующий день в начале восьмого Бродка пришел к Коллинам на ужин. Чтобы в беседе за ужином не возникло каких-либо неточностей, они с Жюльетт заранее обсудили все наиболее важные моменты, решив при этом, что по большей части Бродке лучше говорить правду. Конечно, они должны обращаться друг к другу на «вы», что в их ситуации будет не так-то просто.

Бродка вручил Жюльетт букет цветов и поцеловал протянутую руку.

Профессор, казалось, преобразился. Ни следа от того жалкого, отталкивающего существа, которого Бродка видел два дня назад. Коллин был не только одет с иголочки, он искрился хорошим настроением и даже не пытался приукрасить ту неприятную ситуацию, в которой они познакомились.

— Знаете, — сказал он, когда Жюльетт внесла закуску, фаршированные авокадо, — иногда я просто кусок дерьма, уж простите мне столь грубое выражение. Пьян и разнуздан. Это те моменты в моей жизни, о которых мне хотелось бы забыть навсегда. Но имеет смысл задуматься об этом. Алкоголик останется алкоголиком. Надеюсь, я не слишком шокировал вас, господин Бродка?

— Что вы. Я просто удивлен тем, с какой деловитостью вы говорите об этой проблеме. Большинство алкоголиков пытаются скрыть свою зависимость. По меньшей мере ищут ей объяснение.

Коллин поднял обе руки.

— Друг мой, тут нечего приукрашивать и объяснять. Зависимость есть зависимость. — Он откашлялся. — Я только хочу попросить вас об одной вещи. Вам, вероятно, известно, что я, как хирург, возглавляю уважаемую частную клинику. Если общественности станет известно, что я — алкоголик…

— Я понимаю, — сказал Бродка. — И уверяю вас, что это останется строго между нами.

До сих пор Жюльетт вела себя сдержанно, но теперь заметила:

— Не могли бы мы поговорить о чем-нибудь более приятном?

— Да, конечно же, — откликнулся профессор, — я только хотел, чтобы наша встреча не была напряженной. Пусть наш гость знает, что эта тема для нас не табу. В любом случае я благодарен вам за помощь, которую вы мне оказали.

Профессор поднял свой бокал и выпил за здоровье Бродки. Тот с ужасом увидел, что бокал наполнен красным вином, и подумал, что вечер, возможно, опять обернется катастрофой.

— Это же само собой разумеется, господин профессор.

— Само собой разумеется? О нет, мой досточтимый друг, это абсолютно не так. Вспомните, сколько гостей позавчера было в галерее? Сто? Сто пятьдесят? Но только один из них, увидев человека в столь жалком состоянии, вызвался отвезти его домой.

— Я попросила об этом господина Бродку, — попыталась вставить Жюльетт. — Я знаю его уже давно.

Бродка искоса взглянул на Жюльетт. Ему показалось, что она забыла об осторожности. Одновременно он заметил, что на лице профессора появилась ухмылка.

Потянувшись через стол, Коллин схватил Жюльетт за руку.

— Иметь жену, которая все это терпит, — сказал он, — тоже не само собой разумеющееся.

Удивительно, но смотрел он почему-то на своего гостя.

Бродке стало неприятно, и он отвел взгляд.

— Вы не женаты? — спросил Коллин, нехотя отпустив руку Жюльетт.

— Разведен, — ответил Бродка, — вот уже десять лет. С моей профессией трудно жить в браке. Кроме того, мы поженились слишком рано.

— Господин Бродка — фотограф и фоторепортер, — пояснила Жюльетт. — Снимает хорошеньких девушек для глянцевых журналов, делает крупные фоторепортажи в Бали, Кейптауне, Нью-Йорке… по всему земному шару. Не так ли, господин Бродка?

Бродка кивнул, а профессор заметил:

— Интересно. Вероятно, вы принадлежите к тому небольшому числу людей, которые любят свою профессию.

— О да, — сказал Бродка, — я ни на секунду не пожалел о том, что стал фотографом. Правда, у большинства людей имеется превратное представление о моей профессии. Быть фотографом — значит много работать, хотя на первый взгляд этого не скажешь. Мои усилия всегда измеряют результатом, как и во всех остальных профессиях, а ведь результат зависит не только от меня.