Читать книгу "Любовь, похожая на смерть - Андрей Троицкий"

– Значит…

– Да, я зашел сказать «бай». Ну, чего ты такой растерянный?

– Ты мог сказать «бай» по телефону.

– А как же книга?

Отец подумал, что не был на родине лет семь. Нет, не семь, больше. И хотел бы слетать в Москву хоть на три дня. Встретиться с одним старым другом. И еще в Москве остались родственники: двоюродный брат Илья, трое его детей, давно уже взрослые состоявшиеся люди, у которых своя жизнь и свои дети.

– Обязательно зайди к тете Лизе, – сказал отец. – Если она узнает, что ты был в Москве и не повидался с ней… Обида останется на всю жизнь. А мать, если ты не забыл, похоронена на Митинском кладбище. От входа по главной аллее триста метров. Участок номер…

– Я все помню, – сказал Стас.

– «Практикум» в твоей комнате.

* * *

Стас прошел до конца коридора, повернул ручку и зажег свет. В этой крошечной комнатке за последние годы ничего не изменилось. Продолговатое, в одну створку окно всегда закрыто жалюзи и смотрит в точно такое же близкое окно чужой квартиры. Там, помнится, жили какие-то старики. Еще с наружной стороны площадка пожарной лестницы и горящий фонарь над помойными баками.

Да, тут ничего не изменилось. Все так же пахнет книжной пылью, пожелтевший от времени плакат «Роллинг Стоунз» висит над узенькой коечкой, заправленной шерстяным одеялом. Полки со спортивными журналами, кубки по карате, которые Стас брал в далекой юности. На тумбочке в железной рамке фотография матери. Рядом с ней фото Сонечки, девчонки, по которой он сох в старших классах школы. Теперь Соня живет в Сиэттле, у нее трое детей от какого-то жалкого клерка, выходца из Индии.

От той прелестной красотки не осталось и воспоминания. Стас видел ее пару лет назад, когда бывшая гордость школы гостила у общих знакомых в Нью-Йорке. Он был настолько разочарован этой встречей, пустым примитивным разговором, что потом долго ходил как потерянный. Талия Сони расплылась, а живые когда-то глаза потеряли блеск, сделались похожими на пуговицы. Она заметно поглупела, а свое эго утопила в кастрюле с луковым супом…

В свое время родители прелестной девочки считали Стаса неперспективным женихом. Они ошибались. В последнем классе незадолго до выпуска Соня сказала: «Я только о том мечтаю, чтобы уехать из этой дыры. С этого Брайтона. Здесь я до сих пор не познакомилась ни с одним настоящим американцем. Только без обид. Почти все здешние парни – дети бедных евреев. Мне душно в этой помойке. Я не хочу тут оставаться лишнего дня. Мне хочется настоящей жизни. Красивой любви, путешествий, хочется свободы… Понимаешь?»

Стас понимал. Он мечтал о том же, думал так же, как думала Соня, но не решался доверить свои мысли никому из друзей. Вскоре Соня пропала на долгие годы, а Стаса по протекции отца взяли стажером в фирму «Двести языков». Он три долгих года переводил канцелярские бумажки и мечтал о том единственном шансе, о лотерейном билете в лучшую жизнь, который достается каждому человеку. Правда, не все билеты выигрышные…

На однотумбовом столе, покрытом цветной клеенкой, стоял будильник, стрелки которого остановились много лет назад, когда Стас переехал отсюда в другую квартиру, попросторнее. Под настольной лампой лежала книга «Практикум гипнотизера», зачитанная до дыр. Золотое тиснение на корешке поблекло, края зеленого переплета помялись. Стас взял книжку и, погасив свет, вышел из комнаты. Теперь он сам не понимал, зачем приехал сюда.

* * *

Темный полукруг арки вел в старый двор, где на веревках сушилось белье, а ничейная белая собачонка бегала кругами возле московских гостей, выпрашивая подачку. Девяткин осмотрелся по сторонам. На лавочке возле первого подъезда он увидел старуху с дочерна загорелым, иссеченным глубокими морщинами лицом. Кивнув ей, сказал:

– Зрась, баушка.

Старуха была туга на ухо, вместо приветствия ей послышались совсем другие слова, оскорбительные, неприличные. В ответ она укоризненно покачала головой и сказала:

– Э-э-эх… Господи, помилуй.

С внутренней стороны дома под окнами жители устроили палисадники, обнесенные невысокой загородкой; здесь торчали стебли «золотого шара», росли пионы и кусты шиповника. Из распахнутого настежь окна на втором этаже гремел тяжелый рок: меломан, запускавший записи, не хотел слушать их в одиночестве. Девяткин решил, что нарушителю тишины надо бы сделать строгое внушение. Но тут подумал, что громкая музыка – одна из форм нищеты. Громкую музыку редко услышишь в домах, где живут богатые люди. И в России, и за границей, – везде одно и то же: где нищета – там музыка, бьющая по ушам.

Дом оказался небольшой, всего три подъезда, и двор маленький; за мусорными баками поднимался вверх невысокий холм. Девяткин забрался туда, за ним последовал старший лейтенант Лебедев и сопровождающий московских сыщиков капитан Сергей Сыч из местного управления внутренних дел. С холма открывался вид на пустырь, два девятиэтажных дома и большой дровяной сарай. Отсюда был отчетливо слышен гул Киевского шоссе.

– Да, – Девяткин задумчиво поскреб коротко стриженный затылок. – Если убийца уходил этой дорогой, то наверняка держал путь к шоссе. Хотел попутную машину поймать. И, видно, ему это удалось.

– Да, – в тон ответил Сыч и, сдвинув на лоб козырек форменной фуражки, тоже почесал затылок. – Удалось, конечно. Ясное дело, удалось. А то как?

Девяткин спустился вниз, побродил по двору, свернул в арку и, постояв в ее прохладном полумраке, задумался. Он тер подбородок, стараясь представить картину происшествия. Это было легко сделать. Трупы милиционеров пролежали тут до утра, когда подтянулись эксперты и все здешнее начальство. Составили протоколы, а абрис фигур убитых милиционеров мелом начертили на асфальте. К утру дорога просохла после дождя, поэтому рисунки получились яркими и четкими, их до сих пор не затоптали. Бурые пятна крови словно въелись в асфальт.

Слева рухнул сержант Лошак. Раскинув руки в стороны, он сильно разбил лицо при падении. Впрочем, боли сержант уже не почувствовал: пуля разорвала позвоночник, и он умер мгновенно, еще не коснувшись подбородком асфальта. Правее лежал лейтенант Савин. Он получил три пули в грудь, еще одно ранение – в плечо навылет. И две пули в живот. Он жил какое-то время, успел перевернуться с боку на спину. Через несколько секунд убийца подошел ближе и добил его короткой очередью в голову. Уже мертвый Савин сжимал в руке табельный пистолет.

– Акт судебно-медицинского исследования я видел и протоколы читал, – сказал Девяткин. – Милиционеры стояли вот тут, прямо возле входа в арку. Вполоборота к дому. Стрелявший находился не в подворотне, а на мостовой, за их спинами. Да, с улицы он стрелял. Из своего ствола Савин выстрелил дважды. Только дважды. В магазине пистолета осталось шесть патронов. Одну пистолетную пулю достали из-под слоя штукатурки в верхнем своде арки. Вторая пуля попала в тротуар. Она тоже найдена. Правильно?

– Так точно, – кивнул Сыч. – Эти детали я хорошо помню. Я только писал протокол. А текст диктовал начальник управления криминальной милиции.