Читать книгу "Басилевс - Виталий Гладкий"

– Заплатит царица. Ей не впервой.

– Даже Лаодике это не так просто. Уж не думаешь ли ты, что она подступит к Митридату с просьбой выделить из казны деньги для любовника?

– Марк Север… – тихо сказал купец; Макробий понял.

– Ах, превеликие боги! Марк Север… – ростовщик приуныл.

– Только у него…

– Все рушится, все рушится… – безнадежно склонил голову ростовщик.

– На этот раз от Марка Севера она не получит ни сестерция[62], – твердо сказал Авл Порций, поднимаясь. – Прости, я тороплюсь.

– Он не посмеет отказать.

– А он и не откажет.

– Тогда… как?

– Просто у Марка Севера появились срочные дела. Например, в Амисе. И они требуют его личного присутствия. Он прямо-таки обязан туда поехать. Притом сегодня, немедленно.

– Авл Порций, ты мой Гений[63], – засиял ростовщик и довольно хихикнул, потирая руки. – Клеон, голубчик…

Макробий даже не услышал, как хлопнула дверь за купцом. Он погрузился в глубокие раздумья – сеть, которую ростовщик собирался сплести для своего клиента, на этот раз должна быть прочна, как никогда прежде…

ГЛАВА 4

Синопа погрузилась в вечерние сумерки. Гроза прошла стороной, лишь редкие капли, подхваченные низовым ветром, рассыпались темными точками по серым плитам городских улиц. Море ворчало глухо, устало; в воде отражалась узкая светлая полоска неба; медленно истончаясь, она стекала в черную зыбь у горизонта.

В главной гавани столицы Понта дневная суета уступила место разгульному ночному веселью: в многочисленных харчевнях, лепившихся за складами, коротали время команды судов, вольноотпущенники и нищие.

Возле посольских либурнов неторопливо прохаживался высокий, немного сутулый человек в длинном просторном плаще. Воины охраны, примерно половина манипулы[64], оставив по дозорному на каждом из пяти суден, собрались на либурне, чей форштевень был украшен с обеих сторон резными фигурами зубастых крокодилов. На его палубе горели факелы, дымились жаровни с древесными углями, слышался говор и смех, раздавался дробный стук, будто кто-то горстями швырял на палубу крупные бобы – легионеры играли в кости.

Гребцы-рабы по случаю удачного плавания получили на ужин дешевое кислое вино и теперь веселились, как могли. Кто-то из них затянул высоким, срывающимся голосом песню; ее тут же подхватили остальные:

Эй-я, гребцы, пусть нам эхо отдаст наше гулкое: Эй-я!

Глуби морской властелин, улыбнувшись радостным ликом,

Выровнял синюю гладь и дыхание бурь успокоил;

В долгом безветрии спят – не колышутся тяжкие волны.

Эй-я, гребцы, пусть нам эхо отдаст наше гулкое: Эй-я!

От равномерных толчков пусть дрогнет корабль и помчится.

Неба улыбчивая синь – и на море нам обещает

Ветром надуть чреватые наши ветрила.

Эй-я, гребцы, пусть нам эхо отдаст наше гулкое: Эй-я!

Нос, как веселый дельфин, ныряй, рассекая пучину,

Глубь, застони под веслами и вставай на руках, подымаясь,

Борозды пенные пусть расходятся долго кругами.

Эй-я, гребцы, пусть нам эхо отдаст наше гулкое: Эй-я!

Дышит над далями Кор, назовем его нашим: Эй-я!

Светлое море у нас под кормою запенится: Эй-я!

Гулкими стонами нам побережье откликнется: Эй-я!

Похоже, человеку в длинном плаще эта песня была хорошо знакома. Он прослушал ее до конца, повторил негромко припев: «Эй-я!» и коротко вздохнул.

Тем временем прозрачные сумерки постепенно заволокло туманом, который, казалось, изливался из невидимых трещин в земле, поднимаясь все выше и выше, – сначала вровень с крышами приземистых складов, потом от подножья к вершине горы Педалион, а затем и вовсе утопил звездное небо в серую мглу.

Дождавшись полной темноты, человек в плаще, окидывая из-под капюшона цепким взглядом встречающихся на пути людей, свернул в узкий переулок между складами, откуда вышел на одну из улиц города. Несмотря на поздний час и густой туман, улица отнюдь не была пустынна, как того, судя по его поведению, хотелось человеку в плаще: гремела доспехами и оружием ночная стража, шныряли какие-то подозрительные личности с мягкой кошачьей поступью и способностью внезапно появляться и тут же исчезать словно бестелесные призраки, шли знатные горожане в сопровождении слуг с факелами.

Стараясь держаться поближе к домам, где была самая густая темень, человек наконец добрался до городской агоры. Там было еще более людно, нежели на улицах, и он долго в нерешительности топтался на месте, прежде чем подошел к дому с великолепным портиком[65], украшенным беломраморными фигурками наяд[66]. Поколебавшись самую малость, человек в плаще взял молоток, подвешенный на бронзовой цепочке, и постучал им в массивную дубовую дверь.

Это был дом стратега Дорилая Тактика. Он напоминал потревоженный пчелиный улей – домочадцы стратега собирали его в дальнюю дорогу. Сам хозяин занимался весьма важным делом – подбирал оружие и доспехи для себя и сыновей, Лагета и Стратарха. Служанки его жены укладывали дорожные сумы и сундуки; дочь Дорилая, шестнадцатилетняя смуглянка Аристо, усердно трудилась над составлением описи имущества, которое стратег пожелал оставить в Синопе под присмотром городского агоранома[67]. Только племянник Дорилей не принимал участие в сборах, – уединившись в одной из комнат с матерью, слушал ее наставления и просьбы, нередко прерываемые невольными материнскими слезами.

Человек в длинном плаще молча склонил голову перед удивленным стратегом. Дождавшись, пока удалился слуга, сопровождавший незванного гостя, Дорилай горячо обнял его со словами:

– Приветствую тебя, Рутилий! Вот уж кого не ожидал увидеть в Синопе… Какими судьбами?

– И я приветствую тебя, Дорилай Тактик, – гость снял плащ и небрежно бросил на скамью. – Мне удалось устроиться на один из посольских либурнов проревсом[68].