Читать книгу "Черепаховый суп - Руслан Галеев"

Но пару месяцев спустя я заехал в «Road Movie», и хозяин-грек спросил, нет ли у меня какого-нибудь немолодого знакомого, который согласился бы работать портье и жить при мотеле. И я вспомнил о Фрэнке. Я ведь уже писал про маленькие добрые дела, которые надо делать в пику большому злу? Так вот, можете считать это моим пунктиком. Короче, я переночевал в «Road Movie» и утром стартовал обратно в Париж.

К тому времени уже наступила осень, и найти Фрэнки оказалось непросто. На набережной он не работал из-за дождя: рисунки смывало, да и прохожие старались не задерживаться под открытым небом. Некоторое время Фрэнки перебивался на те деньги, что я ему оставил, но потом вернулся в ночлежки, чтоб сэкономить хотя бы на жилье. А их в Париже столько, что, если в не везение, искал бы я его долго и не факт, что нашел бы. Но мне повезло, уже в третьей я обнаружил клошара-художника. Он как раз просматривал свои брюки на предмет платяных вшей. «Сиди здесь и никуда не уходи», – велел я, а сам поехал в ближайший магазин готовой одежды.

Вот, собственно, и вся история превращения Фрэнки-клошара во Фрэнки-портье. Может, там, в небесном Освенциме, мне зачтется это маленькое доброе дело.

– Кого там на ночь глядя принесло? – раздался приглушенный декоративными панелями довольный голос Фрэнки. – А ну, проваливайте, бродяги! Клошары вшивые! И чтоб ноги вашей не было в этом приличном доме, мерд! – С этими словами мой старый друг портье соизволил показаться из своей каморки.

За два года, пока я безвылазно торчал в Самерсене, старик сильно сдал. Ему, похоже, перевалило за седьмой десяток, а в этом возрасте люди меняются стремительнее детей. Белый иней шевелюры, солидная плешь, лицо, сплошь покрытое глубокими морщинами и пигментными пятнами... Но все же это был старина Фрэнки. И мы обнялись, как и положено давно не видевшимся друзьям.

Фрэнки был единственным, кому я рассказал про Буги. Той самой злополучной ночью.

Я тогда сидел, прислонившись спиной к колесу дредноута, и тупо разглядывал мобильник, пытаясь сообразить, кому позвонить и попросить о помощи. Выходило, что, кроме Фрэнки, никого у меня и нет. Остальные начали бы задавать вопросы, отвечать на которые я не собирался. Или предпочли бы остаться в стороне. Был еще Сабж, но мы с ним только что вместе ходили в трип за забор, и надеяться на его помощь было глупо: проводников Эпицентр выжимает еще сильнее, и отходняк у них длится не меньше месяца. Причем чем старше и, соответственно, опытнее Проводник, тем тяжелее ему оклематься. Так что ждать помощи от Сабжа не приходилось.

А она мне была ох как нужна. Буги знает, куда бить, она виртуоз своего дела, и будь на то моя воля, я бы ни за какие пряники не согласился оказаться по другую сторону баррикады. Но меня никто не спрашивал.

До того как моя жизнь полетела кувырком по планидному сабвею, я не раздумывая набрал бы телефон Буги. И не окажись мы по разные стороны баррикад, уж она-то примчалась в такой ситуации ко мне из любых далей. И уладила бы все проблемы. Но... жизнь распорядилась иначе. Взяла и вильнула задним бампером моего дредноута. Лесбиянке Буги приспичило забеременеть от мужика, она выбрала для этого ублюдка-стриптизера из Майами и вдруг начисто забыла о своих пристрастиях. А потом попыталась прикончить меня гигантским лесовозом.

И вот я сидел, прислонившись к колесу изрядно помятого дредноута, и перебирал телефонную книжку мобильника. Это единственное, на что был способен тогда мой изрядно помятый организм. И я набрал телефон Фрэнки.

Это было давно. Два года, один месяц и четырнадцать дней тому назад. Сейчас я лежал на полу его норы с бутылкой «Chivas Regal», а сам Фрэнки качался в гамаке, заменявшем ему кровать, и играл на рассохшемся от времени вашбурне «Солдата удачи» Deep Purple. Вообще-то, я не их поклонник. Меня больше привлекала билльная музыка – всякие там серфмьюзик, свинг и прочее. Но в эту ночь все было удивительно кстати и в тему. Видимо, где-то по дороге я, сам того не зная, отхватил неслабый кусок сансары.

Many times I’ve been a traveller

I looked for something new

In days of old when nights were cold

I wandered without you

But those days I thought my eyes

Had seen you standing near

Though blindness is confusing

It shows that you’re not here.

Now I feel I’m going older

And the songs that I have sung

Echo in the distance

Like the sound

Of a windmill going round

Guess I’ll always be

A soldier of fortune.

Мы к тому времени уже крепко набрались. Не потому, что много выпили, а потому что Фрэнк был уже стар, а я здорово вымотан.

– Скажи-ка мне, Макс, а какого хрена ты решил слезть с самерсенских матрасов?

– Ну, я получил телеграмму. Я же тебе рассказывал: приходит телеграмма, и мы...

– Это я понял. Но как они тебя нашли?

– Пару месяцев назад я засветился. Дал адрес.

– На хрен? Я знаю Буги и люблю эту занозу почти так же, как тебя. Вы для меня вместо сына и дочки. И мне не доставит радости, если один из вас пришьет другого.

– Мне тоже, Фрэнки, поверь...

– А она тебя грохнет, Макс. Она, если захочет, кого угодно грохнет. И сейчас, Макс, она хочет грохнуть тебя. Даже мне не удалось ее переубедить.

Я медленно, насколько позволял захмелевший организм, поднялся с пола и уставился на клошара.

– Эта стерва была у тебя?!

– Неделю назад. Обещала надрать мне задницу, если узнает, что я скрываю от нее твой адрес.

– И?..

– Что – и? Уехала с тем же, с чем приехала.

Меня штормило уже по полной. Я сделал глоток и передал бутылку Фрэнки.

– Мы в заднице, старая ты перечница, ты даже не представляешь, в какой мы глубокой заднице. Особенно я. Знал бы ты, как я ее боюсь!

– Макс, она до сих пор убивается по тому парню. Ты переехал ее большу-у-ю любовь. А любовь – самая уродливая обезьяна в этой жизни. Хотя и самая прекрасная. Вернее...

– Фрэнки...

– Не перебивай старого человека. Парфюмеры говорят, что самые прекрасные ароматы граничат со зловонием. Это про любовь, Макс. Она настолько уродлива, что кажется нам прекрасной. И наоборот.

– Ты несешь какой-то романтический бред, Фрэнки. Хотя, может быть, ты и прав. Наверное, потому настоящая, мать ее, любовь никогда не бывает долгой, что это всегда крайность, лезвие, и рано или поздно приходится сваливаться, чтоб не перепилило.

– То-то и оно, – сказал Фрэнки и сделал большой глоток. А потом повторил: – То-то и оно. Если бы ты дал Буги время, она бы рано или поздно свалилась. Туда или сюда. Но ты поторопился, и бедную девочку просто перепилило пополам. Ты, Макс, разорвал ей сердце. Да-да-а, как бы банально это ни звучало.