Читать книгу "Олимпийский чемпион - Фридрих Незнанский"

Обыск в бараке дал неожиданный результат. Перепачканное кровью лезвие нашли в матраце Сиропа, ссученного спекулянта, которому оставался месяц отсидки. Когда Сиропа привели в барак и показали ему писку, его лицо выразило такое неподдельное изумление, что капитан сразу понял, что к чему.

Никто особо не верил в то, что этот стукач зарезал блажного, но факт есть факт. В лагере следствие обычно надолго не затягивается. Да и начальство было радо оставить информатора еще на несколько лет в колонии.

Когда Сиропа вели в ШИЗО, его лицо было в слезах.

– Это не я… Не я это… – хрипел он конвоирам.

– Знаем, – сказал один из них, молодой высоченный лейтенант, – но ничего не поделаешь. Терпи…

Сека парился в изоляторе, а Калина как ни в чем не бывало ходил по зоне. Чахлик наблюдал за ним со стороны, но парень не выказывал никакого беспокойства, ничем не выдавал себя и не пытался первым заговорить. Чахлик тоже молчал, хотя его так и подмывало сходить к Усману и поинтересоваться, как воры оценили его труды. Но надо было выждать, пока все успокоится.

Через пару дней, когда зеки обедали, кто-то крикнул, что Сиропа нашли повесившимся в ШИЗО. Все побежали смотреть.

Через некоторое время из ШИЗО вертухаи вынесли труп. В толпе зевак Чахлик и Калина оказались рядом.

– Бойкий ты парень, – прошептал Чахлик. – От себя отвел, Секу хотел подставить.

– Нет, – тихо сказал Калина. – Он сам хотел на себя все взять. Когда ты ушел, он так и сказал: иди, дескать, я все на себя возьму.

– Да ну! – удивился Чахлик.

– Можешь сам спросить, – спокойно ответил Калина, – ну я и ушел.

– А Сироп?

– Я ссученного подставил. – Калина посмотрел прямо в глаза Чахлику, и тот невольно отвел взгляд. – Может, тебе жаль Сиропа? Ты скажи, я могу и признаться, что его подставил.

Чахлик молчал. Калина еле заметно улыбнулся.

– Я разберусь с тобой, гад. – Чахлик резко развернулся и пошел прочь. И почувствовал на спине насмешливый взгляд подельника.

Вечером Чахлика вызвал к себе Усман.

Андрей вошел в барак и обомлел. Усман, как и в прошлый раз, сидел за столом вместе с Рыжим и Мозырем. Четвертым в этой компании был Калина. Чахлика так поразил этот факт, что он застыл на пороге, глядя, как молодой спокойно и уверенно опрокидывает в себя стопку водки.

– Ну чего встал? – Усман кивнул Чахлику. – Проходи, присаживайся. Вон там, в уголочке.

Усман показал на стул возле шконки. Это было место для тех, кто приходил к Усману за советом или помощью в какой-нибудь разборке. Словом, место не для блатных.

– Я лучше здесь постою, – обиженно сказал Чахлик, с раздражением наблюдающий за Калиной, который ел с одного стола с ворами.

– Не тушуйся, пацан, сказано, присядь, делай как сказано, – тихо и угрожающе произнес Мозырь. – Сейчас разбирать будем твое поведение.

Чахлик присел на краешек стула, положив на колени ладони и вытянувшись в струнку. Он чувствовал на себе тяжесть взглядов троих людей, каждый из которых мог распорядиться его судьбой. Его могли убить, опустить до мужика или даже ниже… Нет, об этом лучше не думать! Что же он такого сделал? Где отступил от воровского закона?

Чахлик смотрел в глаза то одному, то другому из своих судей и не находил ответа. Они молчали, молчал и он. Наконец Усман и Рыжий переглянулись и последний, развернувшись на стуле, начал говорить:

– Не бзди, Чахлик, серьезного косяка за тобой нет.

Чахлик облегченно вздохнул и приободрился. Но тут же помрачнел, видя, как Калина, его подручный пацан, важно кивнул, будто подтверждая слова вора. При этом Калина хрумкал квашеную капусту, большая миска которой стояла посреди стола.

– Мы думали, увидишь, кто здесь сидит, сам поймешь, где ошибся. Но ты не понял. Так? – Рыжий неторопливо закурил и достал из-под стола еще одну бутылку водки.

Чахлик кивнул и облизал пересохшие губы.

– Вот потому ты сидишь здесь, а этот пацан, – он указал на Калину, – с нами рядом. И знаешь почему?

Чахлик молчал.

– Объясни ему, Рыжий, – сказал Усман.

– Он сделал правильную вещь, – сказал Рыжий, опрокидывая в себя стопку, – от себя кровь отвел и на суку этого стрелки перевел. Два дела зараз сделал, сечешь?

– А Сека как же… – протянул Чахлик.

– А что – Сека? Объявил себя по мокрухе. Решил показать, какой он герой. Ну накинут ему сроку, будет гордиться, дурак…

– Не горячись, Рыжий, – вступил в разговор Усман. – Сека – тоже правильный пацан, честь ему и хвала, но пользы от его геройства ни на грош. А Калина нас от Сиропа избавил. Понимаешь?

Чахлик неуверенно кивнул.

– Ты пойми, Чахлик, для ссученного закон не писан. Для нас он уже не человек. Вот Калина это сразу просек. И поступил как надо. Что из этого следует?

Усман внимательно посмотрел в глаза Чахлику, который до сих пор не мог полностью осознать происходящего.

– А из этого следует, что Калина – наш человек. Так что наезжать на него не надо и грозить тоже.

– И вообще, Чахлик, не бери на себя больше положенного. Вкурил? – В голосе Рыжего звучали металлические нотки. – А теперь иди и веди себя правильно.

Чахлик вышел от Усмана на ватных ногах. Он понял, что его особое положение кончилось. Теперь, скорее всего, он будет простым бойцом в кентовке Усмана. Только сейчас Чахлик сообразил, что не должен был сам убивать Сергея, ему нужно было заставить сделать это кого-то из молодых. А теперь он мясоруб, убийца, и никогда ему не подняться выше этого уровня. И так будет долгих пять лет, которые ему предстояло провести в этом лагере… Чахлик пошел в соседний барак, купил бутылку водки у деловых и провел остаток дня на своей шконке.

Через несколько дней Чахлика вызвал к себе начальник колонии. Его звали Петр Филиппович, и был он старым, прожженным плутом. Он не брезговал ничем – ни спекуляцией лесом, ни наркотиками, ни воровством с лагерной кухни. Зеки даже шутили между собой, что, мол, держат для него персональную шконку в бараке, потому что такого вора, как Петр Филиппович, днем с огнем не сыскать. Но судьба была милостива к начальнику, и даже в грозные советские времена Петр Филиппович не попался на своих махинациях. А с наступлением новых порядков он и вовсе перестал бояться наказания за воровство.

С властями формальными и неформальными Петр Филиппович всегда дружил. Многие из тех, кто когда-то гостил у него в колонии, теперь сделались большими шишками. С ними он был в приятельских отношениях и иногда выполнял их просьбы в обмен на помощь в делах или крупную сумму денег. За годы службы Петр Филиппович сделался очень небедным человеком, но патологическая жадность и привычка к власти не давали ему уйти на пенсию. Он держался за свое место зубами и когтями и, скорее всего, намеревался оставаться на своем посту до конца жизни. А был Петр Филиппович человеком здоровым и бодрым, так что даже осужденные на максимальные сроки не надеялись дожить до нового начальника колонии.