Читать книгу "Пока не пробил час - Ирина Глебова"

Когда в банке полицейские схватили Юлиана, он сразу же подумал: «Голицыны! Все-таки узнали!» Еще тогда, в Битице, когда он панически удирал под лай собачьей своры, ему показалось, что старый управляющий его узнал. Но когда его уже вели к коляске, ему вдруг стало странно: как же полиция смогла его так быстро найти? И как они думают доказать его вину? Не пойман – не вор! А он, конечно же, все будет отрицать, управляющий мог и обознаться. И потом: ничего же, собственно, не произошло, ничего не похищено…

В коляске Юлик пытался заговорить с исправником.

– Надо же, – покрутил головой, пытаясь превратить все в шутку. – Засаду на меня устроили, словно на зверя! Или теперь новая мода так приветствовать земляка, давно не бывавшего в родных местах?

Он старался говорить весело, хотя и почтительно. Но когда исправник промолчал, сказал, добавляя в голос раздажения и некоторой спеси:

– Прикажите своим воякам отпустить мои руки! Думаете, буду прыгать на ходу? Могли бы просто пригласить в управу, и я бы пришел.

Исправник смерил его взглядом жестко прищуренных глаз, и Юлик растерянно замолчал. Но тут они подъехали к полицейскому управлению, его втолкнули внутрь и наконец отпустили. Потирая кисти рук, молодой человек зло и требовательно поинтересовался:

– Ну, теперь-то вы мне скажите? Что за самоуправство такое?

Начальник полиции кивнул:

– Да, господин Кокуль-Яснобранский… я ведь не ошибаюсь?

– Нет!

– Так вот, вы не приглашены сюда, а арестованы. По обвинению в убийстве Савичевой Любови Лаврентьевны, которое вы совершили прошлой ночью.

В то же мгновение Юлик словно увидел: мертвая женщина в розовом пеньюаре, красивое искаженное лицо, рука с перстнями… Как ни странно, но он о ней совершенно не вспоминал в те минуты, пока его хватали, сажали в коляску, везли… И вдруг!

– Нет! – вскрикнул он, вскакивая. – Я не делал этого!

Предчувствие чего-то страшного и неминучего сковало его сердце, он задохнулся. Но тут же наткнулся на холодный, насмешливый взгляд начальника полиции. Это отрезвило его. И, уже думая над тем, что произносит, он проговорил спокойнее:

– Я вообще не понимаю, о чем идет речь.

… Глупо, как глупо он вел себя с самого начала! Теперь, сидя в камере и вспоминая, Юлик иногда даже плакал, беззвучно кусая губы. Зачем он все отрицал? Все: «Нет, ничего не знаю, никогда не видел этого дома, не был даже близко в той стороне города!» Он ведь мог рассказать все как было, почти полную правду. Не упоминая, конечно, о приключении в имении Голицыных. Мог бы сказать: остался без денег, шел от тракта в город пешком. Этому можно легко поверить, ведь уже известно, что он хотел получить деньги по опротестованной матерью закладной. А дальше: не рассчитал время, стемнело, заблудился, устал. Оказался в чьем-то незнакомом саду, решил заночевать в беседке. Утром хотел, извинившись перед хозяевами, попросить разрешения привести себя в порядок, умыться. Дверь оказалась открытой, зашел…

Это было почти правдой. А он, он позволил следствию и этому суровому исправнику уличать себя – мелочь за мелочью.

«Нет, никогда не был ни в саду, ни в беседке».

«А вот книга, и в ней записка, адресованная вам. Их нашли именно в беседке госпожи Савичевой…»

«Нет, я даже не заходил в дом!»

«Платочек с вашей монограммой найден в ванной комнате»…

«Да, да, признаюсь, я умылся в ванной на первом этаже. Но наверх не поднимался!»

«Но вас видел свидетель: вы выпрыгнули из окна второго этажа. А окно это – в комнате покойной Савичевой. На клумбе – следы ваших ботинок…»

Господи, они даже нашли какую-то женщину, крестьянку, которая на опознании сразу указала на него.

– Вот этот красивый молодой господин прыгал из окна. Очень видный собой, и одежда как у студента…

Молочница из слободы Климовка пришла в полицию сама, на третий день после ареста Юлиана Кокуль-Яснобранского. И рассказала, что дважды в неделю, по средам и воскресеньям, приносила в дом госпожи Савичевой творог и сметану.

– Покойная Любовь Лаврентьевна, бедняжечка, очень всегда хвалили мой товар, – рассказывала молодая женщина, вытирая слезы. – Я к ней первой приходила, потому получалось очень рано. Оставлю крынки на крыльце, в колокольчик тихо позвоню, чтоб кухарка потом вышла и забрала, и ухожу. Они ведь со мной всегда наперед, в начале месяца, рассчитывались… А потом еще в два дома заношу и – на рынок. В воскресенье тоже – поставила, позвонила, да слышу стук какой-то, шум за домом. Я глянула – а он из окна прямо на цветы прыгает – и бежать! Я тогда-то что подумала: хозяйка вдова, молодая, мол, был гость ночной. Полюбовник, просто говоря. Что из окна прыгал, так у господ это принято, для интересу. Не мое, думаю, это дело. И ушла. А когда прослышала про убийство, засомневалась. А вдруг, думаю, это убивец убегал!

Юлиану, словно загнанному в угол щуру, раз за разом приходилось признаваться: «Да, я скрыл правду, да, было именно так, да, я это делал…» И его упорное: «Нет, я не убивал эту женщину!» – с каждым новым признанием звучало все более и более жалко.

Расследование вел сам начальник полиции, господин Макаров. Он сразу же объявил Юлиану:

– Я много лет дружил с мужем Савичевой, она была лучшей подругой моей жены. Я тебя, щенок, лучше всякого следователя припечатаю. И твои именитые родители тебя не выгородят!

Юлик тогда прерывисто вздохнул, хотел было что-то ответить, но только горестно улыбнулся уголком губ. Что говорить! Скоро и так все узнают, что родителям нет до него дела.

И продолжал твердить: «Я не убивал!» Но факты уже все были собраны и выстроены в четкую логическую цепочку. Даже то, что он не взял драгоценностей убитой, легко объяснилось: приход молочницы спугнул его. Юлик знал, что это была единственная правда. В конце концов он признался и в том, что нашел мертвую женщину и хотел снять с ее руки украшения. Но не смог! Он настаивал: именно сам не смог, а вовсе не испугался кого-то. Но никто в это, конечно же, не верил.

Следствие окончилось, был назначен день суда. И тут выяснилось, что ни отец, ни мать осужденного не собираются приехать на суд. По своим давним детским воспоминаниям Юлик догадывался, что отец никогда не был счастлив с его матерью. Он был страстно влюблен в юную Христиану, дочь местного магната Витольда Кокуль-Яснобранского. Этой восторженной влюбленностью он и заставил дрогнуть ее сердце. К тому же сам был из родовитой богатой фамилии, молодой красивый офицер. Но очень скоро мать стали раздражать его слова, шутки, поступки – даже те, которыми он старался ей угодить. Очень скоро она стала открыто помыкать им, даже на людях. И особенно оскорбила тем, что единственного сына записала на свою фамилию. И все же, когда через несколько тягостных лет муж сам оставил ее, Христиана Витольдовна была уязвлена в самое сердце. Ей казалось, что совершенно не нужный, но обожающий муж всегда будет под рукой. И вдруг – так ее опозорить! Правда, она быстро оправилась от удара, а вскоре и вовсе уехала за границу. Там началась у нее совсем другая жизнь, в которой сыну места не оказалось.