Читать книгу "В порыве страсти - Розалин Майлз"

– Если и так, то только пока она любит своего мужа. А тобой двигало чувство вины. Ты чувствуешь себя виноватой с тех самых пор, как Алекс…

– Прошу тебя, Чарльз! – Элен не ожидала, что ее голос прозвучит так громко. – Давай не будем об этом. Не нужно меня оправдывать. Это была моя вина. И с тех пор ничего не изменилось!

Он покачал головой.

– Глупости все это, и ты сама прекрасно это знаешь. Даже если в случившемся есть доля твоей вины, сколько можно расплачиваться?

«Столько, сколько потребуется», – поняли оба, но вслух не произнесли ни слова.

– Как ты думаешь, Филипп изменился? – Элен перевела разговор на другую тему. – Или это я меняюсь?

Чарльз был явно удивлен.

– Изменился? Что ты имеешь в виду?

– Эти внезапные смены настроения: то он сердится, приходит в бешенство, то опять улыбается как ни в чем не бывало; или сюрпризы, которые он нам преподносит, та радость, с которой он пускает нас по ложному следу, а потом смеется нам в лицо.

Легкая гримаса исказила рот Чарльза.

– Он всегда был таким! И с каждым днем будет хуже и хуже!

Что правда то правда, с холодной ясностью осознала Элен.

– Если только…

Подобные нотки Элен слышала впервые.

– Если только?

«…Мы не сделаем что-нибудь, – прочла она его мысли и поразилась тому, что в ответ подумала: – Да».

Они уже подъехали к взлетной полосе, пыльному участку голой земли, в центре которого на очерченном белым кругу находился вертолет с пилотом в кабине. Справа налево почти на километр протянулась двойная цепочка мощных прожекторов – в Кёнигсхаусе можно было приземлиться и ночью. Чуть поодаль, в тени ангара и радиовышки, связывавшей ферму с внешним миром, стоял самолет, предназначенный для дальних перелетов. В жарком, пыльном воздухе раздавались позывные: «Папа Кило Лима вызывает ферму Кёнигсхаус, Кило Отель Сьерра…»

Элен остановила джип, выключила мотор.

– Если только мы не сделаем что-нибудь, – очень спокойно произнес Чарльз.

Ей не хотелось спрашивать, что именно. Но спрашивать и не пришлось. Похоже, Чарльз забыл о ее существовании, он думал вслух:

– Рано или поздно нам придется взять бразды правления в свои руки. Филипп не вечен, хотя сам об этом забывает. Он почти на двадцать лет старше нас, разница – в целое поколение. Тебе это известно, Элен.

Неожиданно он схватил ее за плечи, заставил посмотреть себе в лицо.

– Я всю жизнь был лишь младшим братом Филиппа. Все, буквально все приходилось добывать у него с боем, и даже это он умудрялся отнять. Как отнял тебя.

Глаза у него потемнели, в них плясали гневные искорки. Элен чувствовала, что он вот-вот расплачется.

Но Чарльз не смотрел на нее, его взор был устремлен вдаль, в знойное марево.

– А теперь он собирается уничтожить по своей прихоти все, что я с таким трудом создал. И я должен спокойно смотреть на это? Ну нет, дорогой братец! Братская любовь в твоем понимании меня абсолютно не устраивает!

Пусть катятся! Из окна был хорошо виден столб пыли на горизонте – след джипа. Ничего, пусть отвезет Чарльза на аэродром, при таком настроении от нее все равно никакого прока. Филипп пожал плечами и вслед за Джоном направился в конюшню. Его, как всегда, волновали лишь собственные заботы.

В столовой остались только Бен с Джиной; оба чувствовали себя как после землетрясения.

– Он всегда такой? – тихо спросила девушка. Бен покачал головой и встал. Джина видела, как отец ошеломлен и подавлен, ей стало жаль его.

– Не знаю, что взбрело ему в голову! Конечно, у него всегда был гнусный характер, он всегда поступал как хотел, не обращая внимания на других. Но знаешь, жизнь у него была не самая веселая – если вспомнить, как погибла первая жена, и потом…

Даже теперь Бену было трудно говорить об этом, а уж об Алексе и подавно.

Его прошиб холодный пот. Боже милостивый, а если бы Алекс был здесь! Нет, об этом лучше не думать. Бен поспешно отогнал от себя опасные воспоминания.

Дочь спрашивала о Филиппе. Сейчас следовало думать только о нем!

– Да, он всегда был тяжелым человеком, мерзавцем и сумасбродом. Но раньше в его сумасбродстве была своя логика! – Он отодвинул стул. – Пойдем отсюда.

Прохладный коридор вывел их на тенистую веранду. Под ярким солнцем деревья отбрасывали на землю резкие тени, в небе щебетали красно-белые розеллы.

Бен положил руки на перила.

– Правда, красиво? – просто спросил он.

Джина повернулась к отцу и будто заново увидела его глубоко посаженные, спокойные глаза. Он ничем не выдал своих чувств, но ведь он здесь родился. У нее сжалось сердце.

– Пап, скажи – нужно продавать?

Бен вздохнул.

– Кёнигсхаус обязательно продадут. Если не мы, то наши преемники.

– Дела настолько плохи? Он кивнул.

– Уже многие годы ферма сосет из компании соки. В восьмидесятые годы мы превысили все допустимые кредиты. А начиная с восемьдесят седьмого года еле успеваем отбиваться от кредиторов. Филипп хорошо об этом знает. В минуты просветления он все понимает. А сердце никак не хочет расстаться с Королевством.

Следующий вопрос напрашивался сам собой.

– А что будет делать Джон?

– После того, как наступит крах, ты это хочешь сказать? Если у него есть хоть капля здравого смысла – прихватит, что осталось, и убежит. Наверно, попытается купить себе ферму, пусть самую маленькую. Он ведь только и умеет, что пасти скот.

Аборигены готовились к последнему перегону скота, их спокойные, неторопливые движения резко отличались от бешеной активности управляющего фермой, молодого австралийца – ровесника Джона. Если случится самое худшее, подумала Джина, Генри уйдет с Джоном, куда бы ни занесла их судьба. Они вместе учились в школе. Он прочно связал свою судьбу с Кёнигами.

Джон…

«Не думай о нем, – сказала она себе. – Кёнигов, этих сильных мира сего, девушки-аборигенки не интересуют, а если и интересуют, то с одной вполне определенной целью. Выброси его из головы, иначе дело кончится слезами – твоими слезами. Подумай о ком-нибудь другом».

– А что станет с людьми? С мамиными соплеменниками?

Слова дочери привели Бена в замешательство.

– Ммм… тому, кто купит ферму, понадобятся пастухи, наемные работники, прислуга. О них можешь не беспокоиться. – Он замолчал, отвел глаза в сторону. – Послушай, я думал, ты больше не вспоминаешь маму. Она умерла, а у тебя вся жизнь впереди. Ты уже давно живешь в городе, стала настоящей горожанкой. А когда закончишь колледж, перед тобой откроется весь мир. Ты сможешь преподавать свои танцы в любой стране.