Читать книгу "Боевой разворот. И-16 для «попаданца» - Александр Самохвалов"

Затем снова в умывальник, взял ведро, налил из стоявшей поблизости цистерны холодненькой да и опрокинул на себя. Господи! Если ты есть… Какое же это счастье – быть молодым, здоровым и с полноценным, абсолютно послушным тебе мускулистым крепким телом! Когда приходилось узнавать о самоубийствах молодых здоровых людей, дико возмущался всегда. Даже когда сам был молодым и здоровым. А уж потом, после того как… буквально жаждалось оживить их и снова предать мучительной смерти, а потом еще и еще раз – без конца! Это же надо быть такими идиотами, чтобы не ценить столь бесконечное счастье, дарованное природой! Просто жить и быть здоровым. По сравнению с этими двумя простыми радостями все прочее, если подумать, такая мелочь, о которой печалиться не только не стоит, но даже и грешно.

Хорошенько намылившись, завершил процедуру еще парой ведер ледяной. Под внимательно-удивленным взглядом совсем уже было собравшегося уходить от умывальника Фролова. Видимо, раньше за Костиком ничего подобного не замечалось. Пролет, однако. Впрочем, пусть привыкают.

На КП подошли все втроем: Фролов, Краев и я. Два зубра с зубренком. Там ждали Батя с Петраковым. Младшим лейтенантом. До Костикова приключения с «мигом» мы с ним в одном звене были. Оказывается, это он из горящей «чайки» над аэродромом выбросился. Благополучно то есть. Еще один ногу сломал при приземлении, а двое так и ушли с концами. Наверное, сразу пули-снаряды словили. Жихарев и Полтавец. Надо же, всего-то пару часов назад меня в курилке подкалывали. Костик, помнится, к Жихареву за что-то неровно дышал, а теперь вот и нет их. Так оно и бывает. На войне как на войне. Костику определенно тяжко, да и мне, как говаривала баб Варя, царствие ей небесное, не фунт изюму. Хотя, конечно, вспоминать испытанное – это не испытывать впервые. Две большие разницы, как, говорят, гуторили некогда в Одессе. Маме.

Под эти наши с Костиком грустно-печальные размышления Батя кратенько так сообщил нам, ну, мы-то с Костиком сбоку припека, как и Петраков, впрочем, а прежде всего старинным боевым друзьям своим, Фролову и замполиту, что связи с дивизией как не было, так и нет, сухопутчики ему по тому известному месту, поскольку несут всякую чушь, да и уровень пока не выше ближайших дивизий, в разноцветных пакетах[35]на все случаи жизни тоже галиматья несусветная, к реальной обстановке абсолютно неприменимая, поэтому он берет инициативу на себя и принимает решение продолжить так приглянувшуюся ему штурмовку аэродромов уже не вероятного противника, а самого что ни на есть настоящего фашистского вражины. Наша же четверка И-15-х присоединяется к поредевшей составом третьей эскадрилье, без четырех «чаек», в патрулировании надаэродромных небес обетованных. Таким образом, чтобы освободившиеся благодаря этому «чайки» могли приятно поучаствовать в ответных визитах на временно оккупированную нацистами польску сторонку. Поскольку «чайка» все же получше «биса», особенно в отрыве от базы, а возле своего поля и «бис» не вовсе плох еще. Короче, одна четверка (на данный момент мы) всегда в состоянии готовности номер один, еще одна парит с оглядкой, и третья отдыхает. В общем, нам – вперед и к машинам, а он пошел снова поднимать полк. Который, кстати, уже построился в ожидании его нецензурного напутствия. Потому что выше только, так сказать, квинтэссенция мысли приведена. За вычетом огромного количества половых и не только органов, замысловато парящих повсюду и непринужденно пикирующих с посвистом в самые неожиданные и на первый взгляд совершенно неподходящие для этого самого дела места. Да и на второй тоже. В смысле, взгляд. Такая уж у него интересная манера изъясняться, у Бати. У нас, помнится, в 98-й[36]начальник разведки примерно в таком же стиле… сокровенным делился.

Вообще же здесь по-другому говорят. Заметно. Диалектов масса. Слова вроде те же – ну, почти, а выговор едва ли не у каждого свой. В мое время не было уже такого. Даже у замшелых бабок с дедками. Массовая культура. Телевизор. Всеобщая стандартизация и все такое.

– Сигналы ракетницей[37]. Одна – немногочисленный противник, справлюсь сам, две – дежурное звено на взлет. Три – всем взлет. Понятно? – Потом подмигнул Фролову: – Помнишь тот симпатичный аэродромчик к северу и чуть на запад от Малашевичей, который мы с тобой еще в мае облюбовали?

– Бяла-Подляска, что ли?

– Он самый, красивый-хороший.

– Передавай там привет от меня. И от Петькина.

– Всенепременнейше. – Повернулся и двинулся к строю. Перед этим как-то чуть странно мазнув взглядом по мне. Никогда раньше он так на меня не смотрел. Жалостливо так, да? Будто холодок скользнул по спине, да и прошел. Ни до чего сейчас. Скоро снова в небо. Недоброе небо войны. Но мне после того, что в том будущем со мною было, все в кайф.

Фролов, направляясь к машинам, лишь бросает в мою сторону:

– Ты – с комиссаром.

Значит, так вот они распределили ведомых. Замполит со мною, а Фролов с Петраковым. Это, наверное, ближе к признанию заслуг. Потому что замполита берегут. Мужик он и правда классный. Костик, во всяком случае, именно такого мнения. Фролов:

– С ракетами все запомнили? Так вот. Забудьте. Сигналы подаю только я. А то знаю таких… фокусников, что сами себя поджечь могут. – Взгляд при этом почему-то на мне. Фиксируется. Ну, Костик!!! Прадеда, блин… А я чо – я ничо… Чо-чо…

У ероплана моего уже вовсю хлопочет Петрович. Который Сулима. Владимир Петрович, значит. С некоторых пор рядовой. До бабского полу наивеличайший специалист и охотник. И это при всем при том, что Костик рядом с ним без малого Гулливером смотрится. Поскольку Петрович тот и вовсе колобок, метр с кепкой. Впрочем, и выпить тоже не дурак, под юбочные-то дела. Будь средневековым рыцарем, имел бы все основания носить на щите девиз типа: «Все, что горит! И все, что шевелится!» Но то, что в мрачное Средневековье сходило за доблесть, да и в моем будущем не считалось бы чем-то порочащим, в текущую суровость великого облико морале русико туристо имело для Петровича препечальные последствия. В результате к 42 местами пегим годам всего-то лишь рядовой, наимладчайший техник самого шалопутного и славного аварийностью младшего пилота нештатного штрафного звена постоянно требующих пригляда И-15-х, владелец богатого послужного списка, навечно занесенного в скрижали карточки учета поощрений и взысканий в графе, сугубо противоположной поощрениям, плюс плательщик алиментов двум семьям в пару, кажется, детских головок каждая. А теперь к тому же и под дамокловым мечом трибунала. Многословно и путано оправдывается, что интересно, глядя куда-то в сторону. Костику, наверное, было бы по фене, а я давно уже четко усвоил – все, что отклоняется от обычного, заслуживает пристального внимания. А обычно, по Костику, в подобного рода случаях Петрович по-собачьи преданно смотрит в глаза…