Читать книгу "Такая история - Алессандро Барикко"

— Раз уж ты к нему едешь, задай ему вопрос и от меня, — попросила Флоранс, обнимая мужа.

— Какой?

— Спроси, не считает ли он, что нам снова надо купить двадцать шесть коров?

В этот миг Парри неожиданно для себя понял очень многое про семейную жизнь.

— Я спрошу, — серьезно ответил он.

У секретарши синьора Гардини была деревянная нога и забавный дефект речи: довольно необычные особенности для секретарши. Она встретила их с деланной любезностью и спросила, договаривались ли они о встрече.

— Синьор Гардини приглашал меня заходить к нему, если буду в Турине, — ответил Либеро Парри, представившись.

— Да?

— Да.

— А когда это было? Когда имено? — Она не выговаривала двойные согласные.

— Вроде бы в июле… да, точно, в июле. Это было в окрестностях Римини.

— И синьор Гардини приглашал вас заходить к нему?

— Именно так.

На мгновение секретарша застыла, глядя в пустоту, — казалось, что у нее выпала пломба.

Потом сказала:

— Подождите, пожалуйста.

И исчезла за дверью.

Либеро Парри знал, что делал. Он прекрасно понимал, что любая попытка договориться о встрече с Гардини закончилась бы ничем. Так что он заранее разработал план. Первая часть заключалась в исполнении роли деревенского дурачка. Вторая должна была начаться после того, как секретарша три часа будет ходить туда и обратно, все время извиняясь, с просьбами подождать еще немного: возможно, синьор Гардини сможет уделить им минутку.

Возможно? Либеро Парри поднялся. Он терпеть не мог использовать этот трюк и обычно обходился без него. Но сейчас выбора не было: вопрос жизни и смерти.

— Я выйду на минутку, — предупредил он Последнего. — Сиди здесь и никуда не уходи. Я скоро вернусь. Держи.

Последний взял банку с домашним соусом и поставил рядом с собой.

— Ладно.

Либеро Парри вышел на улицу и медленно направился к По. На берегу он сел на скамейку и долго смотрел на холмы за рекой. От них веяло богатством и элегантностью. Когда пришло время обеда, он нашел скромный трактирчик, где готовили довольно вкусный овощной суп и необычный десерт из каштанов. Он поел, закурил сигарету и разговорился с почтальоном-анархистом, назвавшим своих детей Свобода, Равенство и Братство. Красивые имена, сказал Либеро Парри. Он на самом деле так думал. Было уже три часа дня, когда он вновь явился к одноногой секретарше. Она посмотрела на него с улыбкой и, не переставая улыбаться, решила обрадовать его:

— Ваш сын у синьора Гардини.

— Я знаю, — спокойно ответил Либеро Парри.

Секретарша проводила его в заводской цех, где Гардини и Последний склонились над двигателем, изучая систему смазки.

— Пришел отец мальчика, синьор Парри, — сообщила секретарша, выделив в фамилии «Парри» двойное «р» — наверно, единственную двойную согласную, которую ей удавалось выговаривать правильно.

По лицу Гардини было видно, что он тщетно пытается вспомнить лицо посетителя. Но когда Либеро Парри повторил историю про двадцать шесть коров, он наконец начал что-то понимать. И сделался приветливым и симпатичным, как его английский костюм спортивного покроя.

— Я как раз показывал вашему сыну систему, которую французам никак не удается повторить.

Он устроил экскурсию по заводу, занявшую добрых два часа. Гардини тут был как дома. Казалось невероятным, что он смог поднять всё с нуля. Только здесь работало около двухсот человек. Гардини знал каждого по имени и со всеми здоровался. И знакомил с ними Парри: тот широко улыбался, пытаясь скрыть чувство сострадания. Ведь на взгляд того, кто родился крестьянином, у рабочего не больше свободы, чем у собаки на цепи. Обход завода закончился в цеху, напоминавшем портняжный, — там шили кожаные сиденья и откидные крыши. Наконец они вышли во двор, где выстроились в ряд сверкающие автомобили: их ожидало будущее, полное пыли и шампанского. Либеро Парри неожиданно вспомнил, почему он, собственно, здесь оказался. И нашел в себе смелость попросить синьора Гардини уделить ему несколько секунд для разговора: он должен задать синьору Гардини один вопрос.

— Давайте тогда вернемся в мой кабинет, — радушно предложил Гардини, решив, что день для него все равно уже потерян.

Последний с ними не пошел. Он сел на плетеный диван и принялся разглядывать секретаршу. Неожиданно он спросил:

— А почему у вас нога деревянная?

Секретарша подняла глаза от письма, которое она переписывала. Инстинктивно положила руку на колено. И ответила спокойно и мягко, сама себе удивляясь. Сказала, что попала под машину у себя в городке. Виноват дождь.

— «Итала»? — спросил Последний.

Секретарша улыбнулась.

— Нет.

Но тут же поняла, что этого ответа недостаточно.

— За рулем был брат синьора Гардини.

— А-а, ясно.

Потом он спросил, правда ли, что иногда нога чешется, как настоящая. На глаза секретарши навернулись слезы. Три года люди при встрече хотели задать ей этот вопрос, и только сейчас кто-то впервые решился спросить. Словно гора с плеч свалилась.

— Совершеная брехня. Бесмыслица.

Они засмеялись.

— Совершенная брехня. Бессмыслица, — повторил Последний, потому что эти слова так долго ждали своего часа и теперь заслуживали столько двойных согласных, сколько хотели.

Либеро Парри вышел из кабинета Гардини, когда уже давно стемнело. Мужчины энергично пожали друг другу руки, что говорило о многом. Они бы еще и обнялись, если б не были северянами, стесняющимися собственных порывов. Гардини пожал руку и Последнему.

— Удачи тебе, мальчик.

— И вам, синьор.

— Помни, с автомобилями нужно быть осторожным. Они могут и навредить.

— Знаю, синьор.

— Все будет хорошо.

— Да.

— Надеюсь через несколько лет увидеть тебя за рулем «италы», когда ты станешь чемпионом Италии.

— Я мечтаю не об этом, синьор.

Гардини недоуменно пожал плечами: ответ мальчика застал его врасплох.

— Не об этом? А о чем же?

Последнему было нелегко ответить на такой вопрос. Многому он еще не мог дать имени. Как лесным букашкам, которых раньше никогда не видел.

— Не знаю, синьор, мне трудно объяснить.

— Попробуй.

Последний задумался.

Потом рукой нарисовал в воздухе нечто извилистое.

— Дороги, — сказал он. — Мне нравятся дороги.

И больше не добавил ни слова.

Они с отцом ушли, держась за руки. Секретарша проводила их до двери и, стоя на пороге, помахала им, когда они, перейдя улицу, обернулись.