Читать книгу "Несколько сведений из истории нравственного состояния духовенства от II по VIII в. - Алексей Петрович Лебедев"

замечает Амвросий, — свободное от церковных занятий время не употреблять нам на душеполезное чтение? Почему не побеседовать с Христом (молитва)? Не послушать Христа (чтение Писания)? Что нам в посещении чужих домов?»[92] Правда, Амвросий не вовсе запрещает пастырю посещать других. Он позволяет посещать некоторых, но кого именно? «Лучше всего для нас иметь знакомство с пожилыми и вообще с людьми испытанных нравов. Сколько обращение с равными нам по возрасту приятнее, столько же со старшими безопаснее и полезнее, ибо при опытности старших нравственность младших украшается, как цветами благовонными».[93] Амвросий и вообще внушает пастырю отрешенность от всех благ мира сего. Он говорит: «То, что у философов и в обыкновенном житейском быту считается благами жизни, как-то: мудрость (наука), богатство, удовольствия, радости, не знающие перерыва — все это наносит ущерб истинному благу и счастью человека, привязывает его к земле, отягчает его суетными заботами и удаляет от Бога».[94] Западные авторитетные писатели не оставляют пастыря церкви без соответствующих внушений и относительно пищи. Они рекомендовали пастырю довольствоваться растительной пищей и при этом говорили: никогда не должно священнику наедаться досыта и в особенности до пресыщения, напротив, ему надлежит стараться о том, чтобы нынче или завтра он мог совсем забыть об обеде, и, по крайней мере, забывать об ужине. Это совет Иеронима.[95] Тот же западный учитель церкви предостерегает пастыря от неумеренного употребления вина; он говорит: «Помни: Лота победил не Содом, а победило вино».[96] Он указывает, чтобы неумеренное употребление вина пастырем не заставило публику повторять слова одного философа: «С ним поцеловаться, все равно что вина хлебнуть».[97] Подобных же аскетических предписаний для пастыря много в сочинении другого западного писателя Григория Великого, именно в его сочинении «Правило Пастырское». Григорий папа говорит: «Всемерно должно стараться, чтобы в пастыри и архипастыри поставляемы были, в образец жизни, только такие мужи, которые, умерши для всех плотских страстей, живут уже духом, которые отложили всякое попечение о мирских благах, не страшатся никаких бедствий, помышляют только о благах внутренних. Им не противоречит уже ни тело их под предлогом немощи, ни дух не смущается оскорблениями. Не помышляя о чужом добре, они охотно раздают свое собственное. Они всегда готовы от чистого сердца и от души извинять и прощать ближнего, не снисходя, впрочем, преступлениям его до слабости. Они не позволяют себе ничего противозаконного, а противозаконные действия других оплакивают, как свои собственные грехи. Они соболезнуют чужому несчастью», — и проч.[98] Григорий рекомендует пастырю больше всего заниматься созерцательными размышлениями.[99] Этот идеал пастыря, начертанный Амвросием и Григорием, пополняют западные соборы, внося некоторые предписания того же характера. Так, собор Орлеанский (VI в.) запрещает пресвитеру жить в одной квартире с лицами светскими.[100] Собор Нарбоннский в Галлии, VI века, не позволяет клирику, если он житель города, жить на большой улице, в предупреждение рассеянности.[101] Один собор римский VIII-го века постановляет правило о стрижке волос[102] и т. п. Следует заметить еще, что как ни высоко ценили на западе пастырей аскетического направления, однако же, там же не с большим сочувствием смотрели на клириков, взятых из монастырей,[103] также, как это было и на востоке (припомним ранее приведенные слова Златоуста).

Таковы-то были идеальные требования церкви со стороны нравственно-общественного служения пастыря, требования вообще высокие. Правда, идеал пастыря неодинаков на востоке и западе. На востоке он выше, более многосторонен, более жизнен и привлекателен, чем на западе.[104] Но и западный идеал, несмотря на некоторые крайности, все же довольно выражал идею христианской нравственности. Осуществлять эти идеалы, к сожалению, умели только немногие пастыри. Только такие самоотверженные пастыри, как Василий Великий, Иоанн Златоуст, Григорий Богослов, Августин, блаженный Феодорит и проч., могли сказать, что их жизнь действительно не расходилась с теми высокими требованиями, какие предъявлялись церковью касательно пастыря. Известное число прочего духовенства тоже было не без достоинств; иные из духовных старались своей жизнью и деятельностью приближаться к идеалу пастыря. Златоуст иногда хвалит современное ему духовенство за то, что оно очень честно относилось к своему служению и старалось избегать поводов к осуждению его, духовенства.[105] Блаж. Августин в своем сочинении «О нравах православной церкви» свидетельствует, что он был знаком с очень многими достойными мужами не только епископского сана, но и пресвитерского, даже и дьяконского, доблесть которых приводила в изумление самого его, Августина.[106] Даже языческие писатели, наприм., Аммиан Марцеллин, в IV в., хвалит иных епископов и клириков, что они вели жизнь простую и скромную.[107] Но если некоторые пастыри, быть может, вполне осуществляли идеал пастыря, а другие искренно стремились к его осуществлению, то жизнь большинства лиц духовного сословия была далеко ниже идеала, начертываемого церковью. Уже пастыри IV и первой половины V века, когда церковь сияла своими доблестями, вызывали многие и сильные укоризны за свое поведение, и это как на востоке, так и на западе.

Посмотрим на восток, что видим здесь? Григорий Богослов ни на минуту не умолкает в обличении недостойных пастырей. Вот как он характеризует пастырей своего времени: «Духовенство — это огражденное прежде седалище мудрых, двор совершенных, возвышение для ангельских ликований, решетка, разделяющая два мира. Так было прежде, а что теперь: смешно то и видеть». «Страшный, изрытый пропастями овраг, это мы, т. е. наше забывшее свой чин сословие. Это мы не на добро восседающие на высоких престолах, мы враги немощей и в то же время мертвецы, непрестанно заражающие (других) новыми и новыми недугами».[108] По наблюдению Григория, люди, обремененные возможными пороками, вступали в духовенство и унижали это сословие. «Всем отверст вход в незапертую дверь, т. е. к священству, — восклицает Григорий, — и кажется мне: слышу глашатая, который стоит впереди и возглашает: «приходите сюда все служители греха, ставшие поношением для людей, чревоугодники, отяжелевшие от толщины, бесстыдные, высокомерные, пьяницы, бродяги, злоречивые, одевающиеся пышно, лгуны, обидчики, скорые на ложную клятву, мироеды, беззаконно налагающие руки на чужое достояние, убийцы, обманщики, льстецы пред сильными, львы в отношении к слабым, двоедушные рабы, гоняющиеся за переменчивым временем, полипы, принимающие, как говорят о них, цвет камня, ими занимаемого, недавно оженившиеся, кипучие, с едва пробивающимся пушком на бороде, в глазах их неудовлетворенная любовь, потому что избегают явной, невежды в небесном, люди, обнаруживающие свою черноту — приходите смело, — иронически взывает Григорий, — для всех готов широкий престол, приходите и преклоняйте выи под простертые десницы (т. е. для посвящения). Общее всех достояние воздух, общее достояние земля, для всех