Читать книгу "Бес в серебряной ловушке - Нина Ягольницер"

не сдерживаемый ни стенами, ни углами, он пах пыльной, разогретой солнцем зеленью рощ и отдаленной свежестью реки.

– Мы милях в семи от Тревизо, – донесся до Пеппо голос Годелота. – Слева поле под паром, справа пшеница, а дальше дорога ведет к реке, там рыбацкая деревушка неподалеку.

Пресвятая дева, семь миль! Винченцо счел его мертвым и попросту вывез за городские стены, чтоб скрыть гибель своего рабочего. Неведомая местность и жалкие гроши в карманах изорванной одежды.

И тут тетивщик с беспощадной отчетливостью представил, какое жалкое зрелище он являет собой сейчас, окровавленный, грязный, с перекошенным от боли и ужаса лицом и невыносимо, непререкаемо слепой. Ни знакомых улиц, ни привычных дорог, ни узнаваемых издали звуков. Даже пальцы, десять верных и никогда не подводивших его глаз, сейчас ни на что не годятся, ободранные плетью и все еще заходящиеся болью при каждом движении. А хуже всего то, что чертов индюк, источающий крепкий запах спокойной уверенности, смотрит на него без тени злорадства, а даже, пожалуй, с жалостью. И именно ему Пеппо теперь обязан жизнью. Господи, какая издевка!

Годелот наблюдал за мошенником с растущим удивлением. Вот бледное лицо напряглось, и видно было, как тетивщик с собачьей чуткостью вбирает запахи и звуки, а вот исказились губы и незрячие глаза полыхнули самой настоящей паникой. А ведь ему страшно! И эта мысль уколола кирасира уже самым простым и неподдельным сочувствием. Что и говорить, оказаться безоружным и беспомощным невесть где – незавидная участь, а не иметь даже глаз, чтобы найти дорогу, – это и вовсе беда.

– Ты держись. Просто скажи, куда собираешься идти, а я помогу, меня конь у дороги дожидается.

Но лицо Пеппо передернулось:

– Я милостыни не прошу, Мак-Рорк.

– А я подаяния и не предлагаю, дуралей, просто подсобить хочу.

– Да я и так уж у тебя в долгу! – Пеппо оскалился, а голос его предательски задрожал. – Если денег не хочешь – просто езжай своей дорогой. Я умею о себе позаботиться, а подохну – не твоя печаль!

– Вот же скучища с тобой! – Годелот потерял терпение. – Куда ты потащишься в таком виде? Первый же патруль скрутит, бродяга бродягой!

– Уж каков есть! Я не девица на выданье, чтоб красотой блистать.

Шотландец зарычал – упрямца и правда стоило бросить подыхать в кустах.

– Эх, и недоглядел за тобой Сатана! Лишил глаз, а надо было язык укоротить под самое основание!

Уже договаривая в запале эту фразу, Годелот успел пожалеть о ней: как ни гадок этот гордый до идиотизма карманный вор, намекать на его увечье как-то не по-людски. Но Пеппо неожиданно расхохотался, сбиваясь на хриплый кашель.

– Ты не первый, кто мне это говорит… – пробормотал он и после недолгой паузы нехотя добавил: – А река далеко? Мне бы грязь смыть…

Годелот уже набрал воздуха, чтоб ответить что-то ехидное, но передумал и молча двинулся к дороге, все еще кипя злостью.

Прихрамывая и покусывая губы, тетивщик последовал за кирасиром. Вороной мирно щипал траву, потряхивая ушами, и при виде хозяина поднял голову с приветливым фырканьем. Взявшись за узду, Годелот обернулся к спутнику:

– Теперь слушай, прикусив язык. Сейчас мы вместе садимся на коня. Я знаю, что тебе помощь не нужна, ты здоров, бодр, весел и тому подобное, но пешком ты до Боттениги не дохромаешь, даже налившись гордостью по самое темя.

Непререкаемый тон шотландца вызвал у Пеппо кривоватую улыбку:

– Хорош же ты будешь с эдаким пугалом за спиной!

– Ничего, – отрезал кирасир, – ты не девица на выданье. Полезай в седло без разговоров!

Тетивщик усмехнулся и провел ладонью по теплому конскому боку. Вцепившись в скользкую кожу седла, он медленно подтянулся на ободранных руках. Годелот наблюдал за ним со смесью раздражения и интереса. Помочь? Но неизвестно, есть ли на его спине неповрежденное место, чтоб подтолкнуть упрямца, да и снова увидеть ощерившегося волка не хотелось бы. Пеппо тем временем тяжело сел верхом и перевел дыхание, руки его мелко дрожали, на глянцевой спине коня остались смазанные отпечатки ладоней. Шотландец закатил глаза, вскочил на вороного и пустил того ровной рысью.

* * *

Доро́гой Годелот размышлял, как быть с неожиданным попутчиком. К хозяину Пеппо не вернется, в том у кирасира сомнений не было, а вмешательство в судьбу карманника в столь прискорбный час налагало на Годелота, по его собственному мнению, определенную ответственность. Оставалось надеяться, что раны Пеппо окажутся не столь уж серьезны и Годелот сможет распрощаться с этим колючим субъектом прямо у реки.

К счастью, дорога была гладкой, неприятных встреч случай не приберег, и потому светлая водная гладь повеяла на путников прохладой еще до полудня.

Спешившись у берега, поросшего ольхой и густо устеленного ковром терпко пахнущего клевера, Годелот огляделся:

– Чу́дное местечко, здесь и остановимся. Только будь осторожен, берег крутой.

Пеппо соскользнул наземь, глухо пробормотав какое-то бранное слово. Видимо, дорога далась ему нелегко. Затем повел головой, вбирая воздух, и, безошибочно определив направление, скованным шагом двинулся к воде.

Годелот молча наблюдал. Тетивщику было неуютно, это выдавали и напряженные плечи, и сосредоточенная складка меж бровей. Но он шел не оступаясь. Остановился у воды, провел по кромке берега носком башмака, словно намечая линию обрыва. Опустился на колени и начал стягивать весту. Под ней обнаружилась камиза, вся покрытая багровыми полосами и разводами. Пеппо медленно вывернулся из рубашки, местами отдирая полотно от ран, снова начинавших кровоточить, и негромко шипя от боли.

Годелот хмуро обозрел торс тетивщика. Худощав, но крепок, что тетива собственного плетения, такие обычно мрут неохотно. Вспухшие следы и рваные полосы, оставленные плетью, пересекались с многочисленными светлыми рубцами. Пеппо, несомненно, били часто и с душой. Но Годелот в гарнизоне видел немало таких отметин, да и сам имел несколько основательных полос на спине – Луиджи церемоний не жаловал. Зато грубый косой шрам на боку – то уже не плеть. Больше похоже на нож. Живучий, плут…

Пеппо же, неспешно и наверняка мучительно смывавший с тела кровь, неожиданно сказал:

– Чего пялишься? Готов поспорить, зрелище не к обеду.

Кирасир же с напускным равнодушием отрезал:

– Много чести на тебя пялиться! Я вон на стрижей лучше погляжу – они куда милее нравом.

Пеппо дернул уголком рта:

– Стрижи… Ты сейчас мне аккурат под левую лопатку смотришь. Я взгляд кожей чую, Мак-Рорк. И чем пристальней – тем сильней царапает.

Шотландец уже собирался съязвить, но вместо этого задумчиво прищурился:

– А ведь твоя правда… Мой отец говорит, у него от прицела в спину кожа зудеть начинает. Ему эта хитрость не раз