Читать книгу "Пенрик и шаман (ЛП) - Лоис МакМастер Буджолд"

бы выпил вашего питья, — с надеждой произнес Инглис.

— Люди высыхают в горах, — сказала женщина успокоительно-заботливым тоном. — Они думают, раз им не жарко, то и пить не надо.

— Я… да.

Она обошла его по большому кругу к очагу, взяла глиняную чашку, смутно знакомую с прошлой ночи, наполнила ее из кувшина и протянула издалека. Он взял чашку дрожащей рукой, затем обеими руками, и залпом выпил ее содержимое — неотцеженную ячменную воду, приправленную мятой. Питье для больных, далекое от благородного напитка, но оно было теплым, казалась одновременно и едой, и питьем.

— Можно…? — он протянул чашку обратно. И осушил ее три раза, прежде чем перестал жадно глотать. Инглис перевел дыхание и благодарно кивнул.

— Кто ты, путник? — спросил мужчина.

— Я… э-э… Инглис кин… — он оборвал слишком известное имя своей семьи. — Инглис. Ой. Мне нужно было назвать вымышленное имя?

— Куда ты шел? — спросила молодая женщина. — В сторону Мартенсбриджа или Карпагамо? В любом случае, ты свернул не туда.

— Проход из Карпагамо закрыт, — сказал мужчина, — если только ты не был последним, кто прошел через него.

Инглис покачал головой. Он проследил за заинтересованным взглядом собаки, устремленным на матерчатый мешок. Женщина осторожно протянула его ему. Его неуклюжие пальцы обнаружили, что там лежали щедрые куски какого-то мягкого белого сыра, овечьего или козьего, зажатого между скупыми ломтями тяжелого ячменно-овсяного хлеба и полоски сушеного копченого мяса неопределенного происхождения. Возможно, оленина. Инглис, после минутного колебания, вгрызся в мясо, как будто он действительно был волком.

Дав ему судорожно проглотить первые пару кусков, мужчина спросил:

— Где твоя лошадь?

— Оставил ее хромать на Вороньей дороге. Потом я пошел пешком, — ответил Инглис с набитым ртом.

— О, — мужчина разочарованно поджал губы.

До Инглиса дошло, что молодая женщина, должно быть, приготовила для него эту трапезу собственными руками. Он пристально посмотрел на нее продолжая жевать. Лицо у нее было широким, губы и щеки румянились только от холода, тело худощавое; юность придавала ей мимолетную красоту. Парень был ненамного старше. Охотник, пастух? И то и другое? Здесь наверху все мужчины были тем, кем требовалось, как приказывали им времена года. У них были светлые волосы и голубые глаза, как у местных горцев, несомненно, близкие родственники.

— Кто вы? — в свою очередь спросил Инглис после следующего глотка. — Где это место?

— Я Берис. Это мой брат Берн, — нерешительно улыбнулась ему девушка.

Берн нехотя продолжил:

— Это летнее пастбище нашей деревни в долине. Охотничий лагерь зимой.

Значит, он не попал так далеко в прошлое, как предполагал грубый вид этого места. Не в мир эпохи Аудара Великого, когда эти горные племена защищали свои высокие твердыни от захватчиков, в отличие от лесных племен Вилда. Или, может быть, дартаканцы, бросив один взгляд на сырую обрывистую местность, решили, что им это не так уж и нужно. Вторжение Храма в эти земли, замена старых обычаев новыми, было более медленным процессом, скорее постепенным отсевом, чем жестоким сжиганием. С шансом, надеждой, если не молитвой, что всё не вырвали с корнем…

Нет. Он посмотрел на огромную собаку, ее мохнатые треугольные уши были настороже, когда она следила за продвижением мясных полосок к его рту. Безусловно.

— Этот пес. Чей он?

— Арроу — зверь Саво, — сказала Берис. — Он взял его у своего дяди Скуоллы прошлой осенью.

Собака легла на живот, подползла к Инглису и сунула голову ему под левую руку. Не щенок, а взрослое животное, зрелое — средних лет и достойное, в некотором роде. Инглис рассеянно почесал его за ушами. Стуча хвостом, пес заскулил и лизнул его окровавленную руку.

— Похоже, теперь он думает, что он твоя собака, — сказал Берн, наблюдая за этой игрой прищуренными глазами. — Не отходил от тебя с тех пор, как мы тебя привезли. С чего это он, а?

— Саво был с тобой, когда ты нашел меня?

— Угу, мы хотели поохотиться на благородного оленя. Я не уверен, что это была честная сделка, так как мы не можем снять с тебя шкуру или съесть.

А выглядело так, будто они были вполне готовы содрать с него шкуру; Инглис только надеялся, что есть они бы его не стали. Но среди охотников не было шамана, иначе они наверняка узнали бы друг друга, и этот разговор был бы совсем другим. Так что нет, не Саво.

— Этот нож, — сказал брат, Берн, искоса глядя на него. — Это настоящие драгоценности? Бьюсь о заклад, что нет.

Инглис никогда не предполагал, что они могут быть ненастоящими. Он вытащил нож и уставился на него. Рукоять тонкого восьмидюймового клинка была сделана из моржового клыка; он чувствовал в нем отголосок старой жизни, когда держал его в руке. На конце она расширялась до овала, увенчанного плоской золотой гранью с маленькими гранатами, один из которых в прошлом пропал и не был ничем заменен. Они окружали ограненный кабошоном красный камень, который, как он предположил, мог быть рубином. Кость и кровь, как уместно. Кровь на стали уже потемнела и высохла, ее жизнь впитывалась так же жадно, как он только что проглотил черствый хлеб и сыр. Он принялся вытирать остатки о штанину.

— Думаю, что да. Это была фамильная реликвия.

Тишина в комнате стала еще более напряженной. Он поднял глаза и увидел тревожную смесь любопытства, жадности и страха, кипящую на наблюдающих за ним лицах. Но… они принесли его с горы и дали ему еду и питье. Он должен был предупредить их.

— Зачем ты даешь ему свою кровь? —