Читать книгу "Свои по сердцу - Леонид Ильич Борисов"

год одна тысяча восемьсот тридцать семь, цена…

Цена стерта, и Пьер Верн, сняв очки, принялся разглядывать то место, где после слова «цена» должна была стоять некая цифра. Жюль вышел из комнаты, за ним и Леон Манэ.

— Неприятности, — сказал Жюль. — Плохи дела… Постоим здесь, пока там не заговорят о чем-нибудь другом…

— Постоим, — согласился Леон. — Я видел, как эту книгу днем продал мамаше Тибо твой приятель Пьер. Я все понимаю. Скажи, — дарственная надпись была на книге?

— Ой, нет! — воскликнул Жюль, обрадованный тем, что обвинение возможно опровергнуть. — Не было! Ни словечка! Отец забыл надписать эту глупую книгу!

Леон подумал о чем-то.

— Я ничего не подарил тебе, Жюль, — сказал он. — Вместо подарка я выручу тебя из беды. Я, так сказать, буду твоим адвокатом.

— Как ты это сделаешь?

Леон вскинул брови, улыбнулся.

— Адвокаты об этом помалкивают, подсудимые не спрашивают. Ты можешь устроить так, чтобы у тебя заболела голова?

— Она уже болит, милый Леон!

— Очень хорошо! Скажи об этом матери, она уложит тебя в постель. Я кое-что придумал. Впредь не делай подобных глупостей!

Жюль поступил по совету Леона. Голова действительно болела; Жюля уложили в постель, и он вскоре уснул. Проснулся он рано утром. Подле его постели сидел отец. Нос его был оседлан, хорошая примета.

— Проснулся? Очень рад, — спокойно произнес Верн. — Через десять минут я ухожу на службу. Прежде чем уйти, хочу дать тебе маленькое наставление: нанимая адвоката, никогда не скупись, защита должна быть щедро оплачена. Далее: твой первый практический шаг неудачен, твой Леон Манэ натворил бог знает что! Вместо защиты он взял вину на себя… Это хорошо, он твой друг, но это плохо для мальчика, который в будущем станет адвокатом. Из Леона Манэ не выйдет хорошего адвоката. Вряд ли выйдет и из тебя… Вы оба упустили одну мелочь, а именно: второй экземпляр книги. Леон заявляет. «Книгу мамаше Тибо продал я». Книга, говорит он, моя! И тут он попался! А где же, в таком случае, тот экземпляр, который подарил я, твой отец?.. Нет этого экземпляра, мой друг! Пропал, исчез, растворился… Следовательно… Мне надо уходить, да и тебе пора вставать. Присуждаю тебя к домашнему аресту на семь суток с исполнением всех школьных обязанностей. До свидания!

Жюль долго думал о том, что сказал ему отец. Думал он и о Пьере и о Леоне. Вечером, раскрыв новенький дневник, он в краткой форме изложил свои думы.

Глава четвертая

ВЕЛИКОДУШИЕ И ХАРАКТЕР

Эмиль Занд, учитель истории, похвалил Пьера за домашнюю работу на тему «Город Нант, его прошлое и настоящее». Пьер читал свое сочинение вслух, сидя за партой. Занд сцепил пальцы обеих рук на животе, склонил голову набок и умильно причмокивал. Весь класс, не веря ушам своим, слушал то, что читал Пьер Дюбуа. Подумать только, — сочинить такую историю, и лучше всех! В два дня! И кто это сделал? Самый последний ученик по всем предметам, самый непослушный, драчун и забияка, хитрец и враль. Он всегда что-то покупает и что-то продает, коллекционирует пуговицы и бумажки от конфет, и вот, извольте: по просьбе учителя этот мальчишка второй раз читает свое сочинение. И как ловко у него написано, можно подумать, что…

— Списал… Несомненно, списал… Поди, проверь его… Ясно, что списал…

Это «списал» перелетает с парты на парту, оно задержалось в конце левого ряда и там обрастает домыслами, ссылками на имена историков, составителей учебников. Всем завидно. Сын трактирщика Анри Карр заткнул уши пальцами и закрыл глаза. Подумаешь! Написал историю Нанта, а того и не знает, что кухарка его родителей должна почтенному Луи Карру за сорок шесть обедов и восемь кувшинов вина. Этакое свинство — сочинить историю города Нанта! Анри Карру в голову не приходило, что его родной город имеет свою историю.

Пьер кончил чтение. Все облегченно вздохнули: еще две-три минуты — и звонок. Учитель Занд в глубокой задумчивости прошелся от доски до двери, затем поднялся на кафедру и, многозначительно оглядев все три ряда, произнес:

— Пьер Дюбуа написал отличное сочинение. В этом сочинении изложены события, имевшие место в нашем городе сто лет назад и даже больше. В сочинении вашего товарища увлекательно и правдиво показана жизнь рыбаков Нанта, первые сношения с Америкой и Африкой, когда в устье Луары входили невольничьи корабли. Отлично изображено восстание рабов на бригантине «Фиалка». Одежда франта и модницы конца шестнадцатого и начала семнадцатого столетия безукоризненно точна, и мне так и кажется, — я вижу этих людей! Молодец, Пьер Дюбуа! Представляю тебя к большой классной награде!

Пьер поклонился. Резкий, продолжительный звонок возвестил о конце урока. Тридцать два ученика вышли из-за парт и устремились в рекреационный зал. В классе остались дежурный, Пьер Дюбуа, Жюль и Леон Манэ. Леон обнял Жюля и сказал:

— Поздравляю, дружище! В самом деле, твоя история превосходна. На твоем месте я начал бы пописывать для парижских журналов. Не следует указывать, что тебе пятнадцать лет…

Жюль улыбнулся, сказал: «Успеется, подождем…» Дежурный попросил друзей покинуть класс, — чего доброго, заглянет воспитатель, и тогда не миновать шумного и скучного выговора. Леон Манэ послушно направился к двери. Жюль взял под руку Пьера:

— Ну, что я говорил! Вот ты и поправил свои дела! И, надо думать, надолго. Теперь и Занд и этот хвастунишка из Ниццы, Ляфосс, оставят тебя в покое до конца года.

— Если бы так, Жюль, — со вздохом проговорил Пьер и недоверчиво покачал головой. — Я не забуду того, что ты для меня сделал. Никогда не забуду! Я только боюсь, что на экзамене я непременно срежусь, и тогда… тогда все обнаружится.

— До экзаменов еще три месяца, а там что-нибудь придумаем, Пьер, не волнуйся!

— Спасибо, Жюль! А ты можешь и еще раз, да?

— Сколько угодно! Подумаешь! Написать коротенькую историю Нанта, сунуть туда немножко поэзии и всяких суеверий, — трудно ли это! Одну мою песенку поют все странствующие комедианты, дающие свое представление на площадях и рынках, и никто не знает, что песенка-то моя! А тут — история Нанта… Да я родился в Нанте!

— Выходите из класса, — попросил дежурный. — Немедленно! Не то запишу на доске ваши фамилии!

Выходить из класса не пришлось: через полминуты звонок пригласил к последнему уроку, по французскому языку. Щеголеватый, напудренный Анри де Ляфосс, подтанцовывая, влетел в класс, изящным движением человека, которому все в жизни дается легко, кинул журнал на стол, театрально раскланялся, обмахнул лицо свое платком — и тотчас в классе запахло фиалкой. Выслушав рапорт