Читать книгу "Подсознание - Сидарта Рибейро"

это одно из древнейших божеств, предтеча более поздних мифов — например, о повелителе диких существ Цернунне в кельтской мифологии и Пане — в греческой[16]. Подобные им божества сохранились по сей день в охотничьих сообществах Севера.

Такая близость людей к диким животным не должна вызывать удивления. Пещеры Ласко во Франции и Альтамира в Испании 17 тысяч лет назад[17] изящно украсились наскальными рисунками, прославившими их на весь мир. Сложности, с которыми сталкивались в те времена люди, еще были схожи с трудностями любых других биологических видов: поесть самому; не быть съеденным; произвести потомство.

Животные были необходимы людям как источник пищи, костей, зубов и шкур, но также воплощали постоянную смертельную угрозу. Поэтому, помимо снов о камне, у людей на протяжении тысячелетий должны были присутствовать сны об охоте и хищниках. Сновидения просто не могли не состоять из голода, погони, ярости, паники и крови.

Многие археологические памятники, разбросанные по Западной Европе и Восточной Азии, демонстрируют удивительную символическую и культурную преемственность между разными палеолитическими популяциями. Внутри пещер обнаруживаются ниши, заполненные медвежьими костями, которые явно сортировали: длинные кости — отдельно, черепа — отдельно. Некоторые ученые решили, что древние так заготавливали угощение из головного и костного мозга, богатое питательными веществами.

Таким образом возникло предположение: Повелителю зверей тысячелетиями приносили в жертву диких животных. И действительно, ритуальные скопления костей северного оленя обнаружили в Сибири и Германии, а кости мамонта — на Украине и в средней полосе России. Их, правда, использовали еще и для строительства домов. Окрашенные охрой[18] кости медведя нашли в Бельгии (их возраст оценили в 26 тысяч лет), они подтвердили идею о проторелигиозной функции животных, выходившей за рамки простой утилитарной ценности охоты на них.

Кости и рога животных издревле было принято захоранивать, чтобы позже они могли перевоплотиться. Этот охотничий ритуал сохранился у арктических народностей и имеет отголоски в таких далеких одна от другой культурах, как скандинавские (козлы Тора, съедаемые ночью, чтобы утром реинкарнировать) и семитские (долина сухих костей, упомянутая в Библии — Иезекииль 37:1–14).

Почти все археологические находки обычно дают мало данных для разгадки своего происхождения, но вот религиозно-магические намерения охотников последнего межледникового периода отрицать трудно. Имеет смысл предположить: преднамеренность захоронений останков животных связана с чаяниями и успешностью охотников, следовательно, охота была для них предпочтительным занятием.

Чтобы противостоять суровой природе и постепенно побеждать мегафауну плейстоцена[19], требовалось много мужества и сил. Изображения на стенах пещер представляют собой обширный бестиарий[20]. В нем показаны всё более многочисленные и организованные группы людей, вооруженных заостренными копьями. Они охотятся с мистической уверенностью в том, что выполняют предначертанное судьбой и, возможно, предсказанное во сне.

Огонь, символ и архетип

Некоторые наиболее общие космогонические мифы, вероятно, восходят к периоду палеолита. Например, легенда о божестве, спускающемся в глубины первозданных вод, чтобы достать оттуда материю и создать мир; о волшебном вознесении на небеса; о происхождении людей и животных; о радуге над центром Вселенной. В верхнем палеолите появились первые символы плодородия — такие как фаллосы, вульвы и многочисленные «Венеры».

Важным элементом пересказов сновидений в каменном веке был огонь, появившийся в повседневной жизни человека как минимум 350 тысяч лет назад. Его использовали для приготовления пищи, им согревались и вокруг него собирались группами — это привело к появлению первых «круглых столов». Огонь, кроме того, отпугивал хищников и оберегал сон, делал жизнь спокойнее и давал больше времени для сновидений.

Очевидная культурная общность некоторых символов, встречающихся в сновидениях, вроде связи огня с трансформацией, казалась Юнгу выражением универсального кода инстинктивных символов человека. Никаких биологических свидетельств наследования этого архетипа пока не обнаружено, но за последние десять лет достигнуты заметные успехи в понимании молекулярных механизмов, способствующих передаче от поколения к поколению усвоенного поведения.

Общие для разных культур символы (сверхсимволы) часто связаны с важнейшими событиями, которые почти каждый человек переживает на протяжении жизни. Поэтому, возможно, многие сны, общие для разных культур, отображают не врожденную поведенческую программу, а фундаментальное сходство опыта живущих в разных уголках планеты людей.

Мать, отец, мудрый старик, сотворение мира, потоп — это персонажи и нарративы, повсеместно присутствующие в человеческой истории. Наши сны регулируются образом жизни, и важнейшие ориентиры у всех одни и те же: рождение, половое созревание, сексуальность, деторождение, борьба, болезни и смерть. В глубокой жизненной истине нет ничего, что было бы присуще только человеку. Это справедливо не только для приматов, но и вообще для любых животных.

Однако есть и свойственное исключительно человеку: словесное изложение снов наряду с рассказами о реальных событиях. По мере того как наша речь развивалась, а лексика обогащалась, мы учились запоминать, вспоминать и рассказывать, и эти истории усложнялись и становились все интереснее. Сны почти наверняка играли заметную роль в развитии способности к повествованию, были источником образов, идей, стремлений и страхов, обновляющимся каждую ночь.

Если сны отражают то, что происходит в жизни сновидца, то пещерные женщины и мужчины видели во сне, как собирают плоды и коренья, изготавливают оружие и орудия труда, планируют охоту и загоняют дичь. Им снились их союзы и конфликты с другими людьми из своего и чужих кланов, романтические отношения, воспитание детей и смерть.

Сны были кинематографом наших предков. Картины представлялись тем увлекательнее, чем они были ближе к реальности. В чрезвычайно долгом периоде зарождения человеческого сознания, в бесчисленные туманные моменты последних нескольких миллионов лет наши доисторические предки просыпались в изумлении перед безграничной чередой симулякров в своих снах.

Сколько из них пришли в ярость, обнаружив наутро, что опасный мамонт, столь великолепно выслеженный во время приключения во сне, исчез — растворился в дневном свете? Или, наоборот — сколько человек проснулись с огромной мотивацией для охоты на большого мамонта в реальности?

Наши доисторические предки дружили и любили, вели войны и яростно дрались, движимые переживаниями во сне, которые, вероятно, казались им столь же реальными, как и те, что они испытывали наяву. Они бесчисленное количество раз обнаруживали на рассвете, что сны обманчивы. Но все свидетельствует о том, что с самого начала это открытие сопровождалось уверенностью: если сон и не реален, он может, по крайней мере, повлиять на ход реальности.

Сновидения, должно быть, постоянно вызывали потрясение. Важные решения в жизни стали зависеть (как минимум частично) от хороших или дурных предзнаменований, увиденных во сне ночью. Тех, чьи сновидения часто сбывались, обычно ценили в коллективе. Как это принято во многих культурах, наши предки, жившие в пещерах, возможно, уже могли различать обычные сновидения и «великие сны» рекомендательного или предупреждающего характера, способные иметь решающее