Читать книгу "Код доступа - Марта Яскол"

явился, не прошло и года, – пробормотала Серафима. – Не надо никого вызывать, Гриша, потушили уже все, справились своими силами, – громко добавила она. – Но не забудь доложить начальству, что у нас короткое замыкание произошло из-за неисправных розеток. Если оно, начальство, не хочет понести большой урон в материальных средствах и, возможно, в живой силе, пусть немедленно починит!

– Я-то передам, – пообещал дежурный, – а вы давайте это… разбегайтесь по домам, пока еще чего-нибудь не спалили!

– Пойдем, Марусь, – сказала Сима, закрывая окно, – сейчас, в темноте, тут даже порядок не наведешь. Утро вечера мудренее. К тому же завтра – санитарный день, а в санитарный день мне в помощь всегда солдатиков присылают. Они и пол моют, и пыль с книг вытирают… Будет шанс отыграться на них за фантики в столах!

На самом деле Серафима была человеком добрейшей души, поэтому степень своего коварства сильно преувеличила. Не иначе как уже начала вживаться в роль Бабы-яги…

9

Иван Трофимович Полевой, едва оправившись от инфаркта, заболел двухсторонним воспалением легких, посиделки в мороз на парковой скамейке не прошли бесследно. Полевой упрашивал начальника госпиталя Воронова выписать его из больницы и отдать на поруки супруге Клавдии Матвеевне, но Воронов и слышать об этом не хотел. Вместо этого он велел Марусе, как лечащему врачу Полевого, окружить пациента удвоенной заботой и вниманием.

– О состоянии его здоровья и ходе лечения будете докладывать мне лично дважды в день, утром и вечером, – официальным тоном распорядился Воронов. – Приказ понятен?

– Так точно, товарищ майор, – отчеканила Маруся. И, не удержавшись, добавила: – Хотя ваш… осведомитель и так вам докладывает о каждом моем шаге. И слове.

Воронов обязал ее регулярно докладывать о здоровье Полевого для того, чтобы иметь весомый повод чаще видеться, ведь в последнее время Маруся старалась его избегать. Она все еще злилась на Андрея за ту сцену в его кабинете. В глубине души Маруся признавала: несмотря на то что подозреваемый, можно сказать, был застигнут на месте преступления, оснований для обвинительного заключения у нее маловато. Но сменить гнев на милость означало бы, по ее мнению, дать слабину. А давать слабину она не хотела. И как теперь, спрашивается, выходить из этого положения?

– Какой еще осведомитель? – встревожился Воронов. – Ах, ты о… Марусь, ну хватит дуться! Говорю тебе, у меня с Марго ничего не было! И нет! И не будет! Что ж вы, женщины, за люди такие, виноват – проси прощения, не виноват – все равно проси! Ну, ладно, хорошо, прости меня!

«То-то же, – подумала Маруся, – давно бы так!»

Окно, возле которого они с Андреем стояли, выходило на окруженную стрижеными кустами лужайку. Чкаловский военный госпиталь располагался в старинном двухэтажном особняке с мраморными лестницами, садом и высоким чугунным забором. Летом из окна своего кабинета Маруся могла наблюдать, как больные в пижамах, усевшись на скамейки, читают газеты, играют в шахматы или шашки и даже тайком от медперсонала затягиваются папироской. Поздней осенью желающих перед обедом подышать воздухом находилось гораздо меньше, вокруг уснувшей под снегом цветочной клумбы бродил всего один мужичок в шапке-ушанке и телогрейке, из-под которой торчали широкие пижамные штаны. Присмотревшись, Маруся узнала Чекменева из третьей палаты – того больного, который якобы жаловался на ее грубость. Марго Колышкина, ябедничая об этом Воронову, разумеется, беззастенчиво лгала: Маруся никогда не грубила своим больным. Напротив, относилась к ним с пониманием и сочувствием, хотя и осознавала: на то, чтобы сопереживать всем пациентам, врача просто физически не хватит. Да и пациенты бывают разные…

За госпитальной оградой в одну сторону простирался городской парк, в другую – те самые развалины, где, по словам кого-то из товарищей Митьки Кузнецова, видели призрака. Кстати, нужно спросить у Митьки, чем закончилась его вылазка. Судя по тишине и спокойствию в их квартире, в этот раз обошлось без членовредительства…

– Марусь, ты меня слышишь? Не молчи, скажи хоть что-нибудь, – вывел ее из созерцательного настроения голос Воронова. – Скажи, что больше не сердишься. Ну пожалуйста!

В этот миг тучки, которые с утра заволокли низкое небо, расступились и в образовавшийся голубой просвет выглянуло солнышко. Унылая природа сразу воспрянула духом, даже вплотную подступившие к ограде вековые деревья, казалось, приободрились. На душе у Маруси тоже стало легче. Похоже, дерзкий солнечный лучик растопил и холодок, который чувствовался между нею и Андреем в начале разговора. Она уже открыла рот, чтобы сказать: «Так и быть, что с тобой поделаешь, прощаю!» И тут…

– Андрей Владимирович, я вас везде ищу, а вы вот где! – возле них, откуда ни возьмись, нарисовалась Марго. В руке она держала тарелочку, накрытую салфеткой. – Пирожки с яблоками, свеженькие, с пылу с жару! Можно сказать, по спецзаказу. Угощайтесь!

Марго изящным, как она, наверное, думала, движением сдернула салфетку и застыла в соблазнительной позе. Ей бы еще кружевную наколку и накрахмаленный фартучек, и сходство с официанткой из вокзальной пивной оказалось бы полным.

На Воронова было страшно смотреть. Он скрипнул зубами, покраснел, потом побелел, сжал кулаки и начал хватать ртом воздух, подбирая, очевидно, слова, за которые ему не будет мучительно стыдно перед Марусей…

Маруся критически осмотрела колышкинские пирожки, выбрала один, осторожно надкусила, пожевала…

– Фу-у! – она скривилась, по выражению ее бабушки, «как середа на пятницу». – Гадость какая! Тесто склизкое, горчит, начинка с запашком… Андрюша, радость моя, не рекомендую тебе это есть, – Маруся ткнула пальчиком в тарелку, которую по-прежнему держала ошарашенная Марго. – Чревато последствиями. Расстройство желудка практически гарантировано. Понадобятся процедуры – и отнюдь не физиотерапевтические. Промывание, возможно, клизма… Оно тебе надо? Ты подумай, а я, пожалуй, пойду, меня пациенты ждут. Я ведь, в отличие от некоторых, еще не переквалифицировалась в пекари…

Маруся не оглядывалась, поэтому не знала, какой эффект возымело ее маленькое представление. Она, собственно, ни на что особо и не рассчитывала – так, порезвилась малость. Не только же Колышкиной провокации устраивать. По сравнению с расстегнутой в кабинете у Воронова колышкинской кофточкой Марусин экспромт – вообще невинная шалость. А кто сказал Марго, что будет легко?..

С вечерним докладом Маруся к Воронову не пошла. Не потому, что посмела нарушить приказ, а потому, что он куда-то уехал, распорядившись его не ждать.

Осенний день короток, домой она возвращалась в темноте и в расстроенных чувствах. Если б не эта беспардонная зараза Колышкина, они с Андреем помирились бы и сейчас, возможно, были бы вместе. Не говоря уже о том, что если б не Марго, то они и не поссорились бы… наверное. Маруся почувствовала, что снова начинает