Читать книгу "Самоцветы для Парижа - Алексей Иванович Чечулин"

о записке, переданной Макарке. Этой улики будет достаточно, чтобы обвинить его в контрреволюции. Розерта эти суровые «товарищи» знают, а тот связан с поручиком Голубевым... О Голубеве ротмистра уже расспрашивали.

Желваки заходили на небритых щеках Владислава Антоновича. Обнаруженная записка — это все, это крах, это конец жизни, которая еще совсем недавно мнилась ему беспредельной.

Вологжанин молил бога, чтобы Макарка не проговорился.

А Макарка словно начисто забыл, где находится, любуясь на самоцветы. Он и на свое имя откликнулся не сразу.

— Гражданин Макар Воронков, вы подтверждаете, что этот человек — бывший управляющий Воскресенским изумрудным прииском «Анонимной компании» Владислав Антонович Вологжанин? — перешел следователь на официальный тон.

Мальчик искоса взглянул на ротмистра. Тот взирал на него не мигая, как заклинатель змей.

— Подтверждаю, дяденька.

— Писать умеешь? Подпиши...

Макарка неуклюже вывел свою фамилию под протоколом допроса.

Следователь попросил прислать к нему Лобачева. Молодой чекист не замедлил явиться.

— У меня к тебе личная просьба, Андрей, — обратился к нему следователь. — Ты, помнится, мать отправил в деревню и живешь один. Пригласи в свои хоромы товарища Воронкова, пусть переночует, а утром покажи доктору. И об отправке его домой позаботься.

— Есть, Николай Иванович, — Лобачев был весьма доволен таким оборотом и взял Макарку за плечо: — Пойдем, товарищ Воронков. Гостем будешь.

(2) Екатеринбург. Май 1918 года

В отсутствие Макарки ротмистр держался уверенней. Макарка не выдал, ЧК не съест. Арестованный начал наглеть.

— Продолжим, Николай Иванович? Простите фамильярность, беру пример с ваших орлов. Разве это по-воински: «Есть, Николай Иванович...» Смешно, вы же диктатура пролетариата.

Вологжанин глубоко затянулся и опять выпустил серию изящных колечек дыма, догоняющих одно другое.

Полюбовавшись ими, заметил:

— А вы больше интеллигентный человек, нежели рабочий от станка. Это приятно. Я к тому, что глупому Макарке не пришили измены революционному долгу.

— Ну что вы, Владислав Антонович, — принял игру следователь. — Как можно! Ваши коллеги и без того на всю Россию колоколят о зверствах большевиков, которые не жалеют ни стариков, ни младенцев. Не так ли?

— Сдаюсь, — поднял руки Вологжанин. — Ваша правда, потому хочу покаяться. Пишите: я бывший управляющий... ну и так далее... В целях личного обогащения утаил...

— Не спешите, я записываю... Это, полагаю, только начало нашего разговора?

— Начало? — опешил ротмистр.

— А как же! Вы куда, собственно, собрались, Владислав Антонович? Не в Париж ли? В таком разе с вашим мизером, — следователь кивнул на стол, — там долго не продержитесь. А потому логичен вопрос: где остальные изумруды?

— Помилуйте, о чем речь? Вся прошлогодняя добыча увезена владельцами. Нынче же на прииске настоящий бордель, никто не желает трудиться...

— А эти камушки?

— Мелочишка. Уж и не помню, когда к рукам прилипло, не смог себе отказать. Я бы на вашем месте задал другой вопрос. Например, почему я только сейчас дал деру? Интересует? Так вот, про бордель я уже говорил — это меня не устраивает. Я выжидал, думал, ненадолго вас хватит, и все вернется на круги своя. Ошибался. Вы надолго, и меня это напугало...

— Браво, ротмистр! Весьма разумные выводы.

— Тесно мне с вами на одной земле, вот и бегу, закрыв глаза. В Париж ли, в Константинополь или еще куда...

— Но при чем здесь русские изумруды? Если родная земля не мила — бегите, планета велика. А ценности верните... тому же Макарке. Глупый он, говорите? Нет, он еще не раскрылся, но уже имеет больше прав на эти камушки. Итак, вернемся к изумрудам.

— Опять сказка про белого бычка! Дались вам эти изумруды.

— Вы же военный человек, ротмистр. А между нами, вы правы, кипит гражданская война, построенная на вековой ненависти. Но ненависть не исключает чести. Ну понимаю, черт попутал, соблазнились, так ведь есть возможность снять грех с души...

— Ну поп из вас никакой, хотя вы и упорный товарищ. То навязываете в сообщники какого-то Голубева, то требуете миллион...

— Мы не в дворянском собрании, гражданин Вологжанин. Да и словом своим вы не дорожите. Разве час назад от этой «мелочишки» не отказывались?

Вологжанин молчал.

— Ну ладно, оставим эту тему. Значит, вам нечего сказать и о Розерте? Странно это. Розерт, мы знаем, погрел руки на изумрудах, и это не последний его грех. Так кто кого оделил камушками — вы его или он вас? Или из одной мошны брали?

Зазвонил телефон. Николай Иванович снял трубку, послушал.

— Хорошо, товарищ Юровский, сейчас буду у вас.

Он дал отбой и махнул часовому. Вологжанин поднялся, ощущая лопатками холод штыка, у порога обернулся.

— Господин следователь Николай Иванович, как новые законы квалифицируют мой случай?

— У нас еще будет время об этом потолковать.

Чекист уронил руки на стол, покрутил-повертел один из камушков. Велеречив гвардейский ротмистр, но темнит, ох темнит! За кордон уходят иначе, не с пятком изумрудов. Потянуть ниточку — клубок распутается. Но где эта ниточка?

Шла первая летняя ночь, но мечтать о сне не приходилось.

(3) Екатеринбург. Июнь 1918 года

Юровский, один из руководителей Уральской Чрезвычайной комиссии, пригласил следователя по очень срочному делу.

— Ну и гусь этот Вологжанин, — Юровский протянул Николаю Ивановичу свернутый вдвое лист бумаги. — Полюбуйтесь!

Следователь скользнул по первым строчкам и удивился:

— Это частное письмо?

— Не совсем... Да вы читайте, читайте.

Наконец Николай Иванович наткнулся на подчеркнутое карандашом и прочел вслух: «Вполне подходит для нашей операции и ротмистр Владислав Антонович Вологжанин. В бытность свою в гвардии собственноручно расстрелял большевика-агитатора, чего ему не простили аристократические чистоплюи. Я мог бы поручиться за этого надежного офицера...»

— Офицеры офицера судили? — недоумевал следователь.

— Да, в гвардии сохранялось благородство русской армии, офицерская честь превыше всего. А ротмистр убил человека без суда и следствия, как последнюю собаку. Мы должны еще выяснить имя этого рядового партии.

Юровский задумался, провел ладонью по черной бородке.

— Откуда письмо, Яков Михайлович?

— Перехвачен курьер с секретными инструкциями из Симбирска, от Каппеля. Кое-кого, благодаря этому письму полковника, удалось обезвредить. Вологжанина взяли на заметку, но не знали, где он пребывает.

— Я как чувствовал, что тут не только изумрудами пахнет! Не за что схватиться было, но теперь я прижму его фактом. Можно, допрошу Вологжанина сию минуту?

— Надо, Николай Иванович,