Читать книгу "Распеленать память - Ирина Николаевна Зорина"

истинный патриот, что политическая грызня в сейме лишь ослабляла страну. Активно участвовал в сборах и военной подготовке 17-го Резекнеского полка. Все чаще уезжал в Ригу. Антонина редко видела своего молодого мужа и чувствовала, что теряет его.

* * *

Наступил столь памятный и страшный для моих подросших сестер 1940 год.

Собственно, все началось раньше. В августе 1939 года был подписан Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом, известный как пакт Молотова – Риббентропа. Три прибалтийских «вождя» – Карлис Ульманис, Антанас Сметона (Литва) и Константин Пятс (Эстония) предпочли спрятаться от надвигающейся угрозы за щитом политики нейтралитета, надеясь, что это спасет их от готовых сжаться челюстей двух агрессоров – Германии и СССР, заключивших временный союз. Да и что могли им противопоставить маленькие прибалтийские страны, у которых и настоящих армий не было. Никто из них не хотел ни воевать, ни умирать.

Люди в Латвии продолжали жить обычной жизнью. В семье Антонины жизнь тоже шла своим чередом. Лучия покинула католическую школу, ей была невыносима дисциплина и занудство сестер-наставниц. В 1939 году она поехала на год учиться в Германию, но скоро вернулась. Амалия оставалась в католической школе и училась на медсестру.

На Рождество и встречу нового 1940 года в Резекне приехал из Риги епископ Ранцанс – навестить отца, старшего брата и семью своей золовки Антонины. Он был явно в тревоге и долго говорил с Илией и его женой. Его опыт службы в епископате Риги и в сейме, куда он был избран депутатом, подсказывал, что разделом Польши дело не кончится. Скоро придут русские, – уверял он, – и это может обернуться катастрофой. Недаром правительство Германии в прошедшем октябре призвало всех фольксдойче, то есть немцев, проживающих за пределами Третьего рейха, «вернуться домой». И балтийские немцы, а их в Латвии было больше 50 тысяч, начали продавать имущество и уезжать в Германию.

Илия горячился: «Польшу поделили, теперь возьмутся за нас. Но у нас нет ни оружия, ни людей. Что можем мы, айзсарги? А Ульманис всех успокаивает. Вот увидите, он нас предаст».

Язепс не мог ему возразить, сам понимал, что короткая передышка, полученная латышами, скоро кончится и, вероятнее всего, опять большой кровью. Но своим родным он сказал твердо: если придут русские безбожники, всем нам будет плохо. Вы можете лишиться крова. Надо уезжать. Понимаю, что на отъезд трудно решиться и куда? Я сам буду в Риге. Но если нависнет угроза над вашим домом и – не дай бог – над жизнью, – спрячьтесь в лесу у моего друга, сельского священника в лесном хозяйстве. Он поможет, если наступят совсем плохие времена.

Антонина поглядывала то на мужа, то на деверя, ставшего таким важным в католическом епископате, и ей не хотелось верить, что тяжелые времена настанут. А мои сестренки – и серьезная Мура (ей исполнилось 19 лет), и веселая и легкомысленная Люся (скоро 17!) отнеслись ко всем этим предостережениям спокойно. Им было интересно – какие эти молодые русские солдаты? Хотелось поскорее на них посмотреть. Ждать оставалось недолго.

17 июня 1940 года советские войска вошли в Латвию. Президент выступил с обращением к народу и заявил: «Оставайтесь все на своих местах, а я остаюсь на своем». Население пассивно отнеслось к вступлению русских войск. Никакого сопротивления им оказано не было.

…Мои сестрички с утра торчали у окон. Ждали, что вот-вот придут русские. Немцев они уже видели. А русские какие?

Они были разочарованы, когда из танков посыпались курносые коротышки, на их взгляд, плохо подстриженные. Особенно сестер поразило, что вместо ремней шинельки солдат были подвязаны веревками…

Поначалу никакой опасности от прихода русских жители Резекне не ощутили. Офицеры и солдаты, расположившиеся на базах, вели себя скромно, вежливо. Правда, местных удивляло, как много скупают советские офицеры всякой одежды и других товаров и отправляют домой.

Насторожило другое: вскоре на улицах Резекне (а в Риге – еще активнее) начались демонстрации. Это были свои, латыши и латгальцы, и они требовали установить советскую власть. Илия Анцанс объяснял жене и падчерицам, что организуют всё коммунисты, которые в конце Первой мировой войны бежали в Петроград и Москву и стали там начальниками, а теперь вот вернулись. Некоторые вооруженные участники митингов попытались даже захватить полицейское управление в Резекне. Айзсарги не допустили.

Однажды Илия взорвался: «Назначили на четырнадцатое – пятнадцатое июля выборы в Народный сейм, а голосовать можно только за один список: от „Блока трудового народа“, за коммунистов и их голытьбу. Да и Ульманис хорош! Готов во всем идти на уступки. Вот посмóтрите, он нас предаст», – твердил он в отчаянии.

21 июля 1940 года Ульманис добровольно ушел в отставку и обратился к советскому правительству с просьбой о пенсии и выезде в Швейцарию. Наивный и легковерный человек, с кем имел дело! Мышка попалась в мышеловку.

Когда стали поговаривать о национализации крупных землевладений, Антонина и ее муж насторожились. В сентябре власти добрались до хутора Ранцансов. У отца Изидора и его старшего брата земли было больше 100 га, в то время как установленная норма владения не превышала 30 га.

А вскоре и обитатели нашего дома в Резекне попали в списки неблагонадежных. Информаторы, как официально назначенные новой властью, так и добровольные, донесли, что первый муж Антонины и хозяин этого дома был начальником уезда, значит, из «бывших», значит, прислужник «фашистского режима» Ульманиса. А второй ее муж – офицер, из айзсаргов. Новая советская власть определила организацию айзсаргов как «фашистскую», и она официально была распущена. Многих ее командиров и активных членов арестовывали, расстреливали или осуждали на длительные сроки. Илия Анцанс знал, что руководители их организации в Резекне арестованы. Ему пришлось прятаться. Антонину и детей пока не трогали.

Но однажды весной 1941 года один из информаторов, молодой человек, давно симпатизировавший Лучии, предупредил ее, что вся их семья – в списке на выселение. И хотя сам информатор точно не знал, что значит «выселение», он посоветовал своей подружке где-нибудь спрятаться.

Когда Люся сказала матери, что в школе допрашивали учительницу обо всех учениках, в том числе уже и кончивших, что ее приятель советовал ей спрятаться, Антонина поняла, надо бежать в лесное хозяйство к священнику, адрес которого оставил епископ. И они бежали. Люся рассказывала мне, что бросили все, взяв самое необходимое. На столе остались недопитые чашки чая, будто хозяева вот-вот вернутся. Это бегство спасло им жизнь.

Несколько месяцев они прожили в лесном хозяйстве, расположенном вдали от хуторов. Туда, как и предвидел мудрый епископ Язепс Ранцанс, когти НКВД