Читать книгу "Холм псов - Якуб Жульчик"

Наконец Он опустил руку с подарком вдоль тела, положил мой бутерброд мне на колени и, освободив таким вот образом для себя место, сел рядом; уперся локтями в колени, сплел пальцы и улыбнулся, не раскрывая рта. Улыбка эта была жуткой. Когда бы я увидела ее на лице кого другого, убила бы. Его улыбка говорила: ну ладно, ты могла не знать, хотя спроси ты – узнала бы обо всем.

– Давай без шуток, – сказал Он.

– Мы приняли такое решение, – ответила я.

– «Мы приняли», – повторил Он.

– Я и мой муж, – объяснила я.

– Это его идея? – спросил Он.

– Это его идея, – сказала я.

Смотрю на него и раздумываю, вот когда говорят, что кто-то выглядит на сколько-то там лет, – что это значит? Говорят: он выглядит на сорок пять, а на самом деле ему сорок восемь; Он выглядит так, словно Ему сорок пять, а на самом деле Ему пятьдесят восемь. Может потому, что Он болезненно ухоженный. Кто-то мог бы сказать, что Он нахален, что в Нем есть нечто от неряхи. Но нет, все, что в Нем может показаться неряшливым, – болезненно ухоженно. Достаточно посмотреть на Его штаны. Вроде бы старые, но, собственно, они вроде-старые, они из дорогой материи, которая выглядит вроде-старой, а портной Макарони или какой другой Блонский шьет Ему штаны как вроде-старые. Достаточно посмотреть на Его ногти, словно бы нарисованные циркулем.

Это началось на банкете. Банкет был по поводу премьеры той компьютерной игры, в которую издательская группа инвестировала миллион долларов, что принесло десять миллионов долларов прибыли. Все радовались, а потому устроили радостный банкет, а я заявилась туда, поскольку была тогда мужественным рабом группы, работавшим в репортажном отделе и пишущим все те номинированные и премированные репортажи о человеческих несчастьях.

Уже приближался конец торжества, мы стояли в одной очереди в туалет, и тогда Он попытался подбить ко мне клинья. Сказал что-то несмешное, а я засмеялась – до сих пор не знаю, почему. Я знала, кто Он такой, не помнила, как Его фамилия, но знала, что это Он издал распоряжение инвестировать миллион в игру.

Я запомнила фамилию через пару часов, когда Он пошел в душ. На прикроватной тумбочке была визитница. Меня это ужасно рассмешило. Я взяла две визитки.

Ненавидела Его, но делала то, что Он хотел. Его гений и состоял в том, что все вокруг делают именно то, чего Он хочет.

Потому-то у Него и было столько денег.

– Ну да, у вас же нет денег. У Миколая нет денег, – всякий раз, когда Он произносил «денег», я чувствовала на языке привкус, словно полчаса сосала монету в пять грошей.

– Оставь его. Это не твое дело. Это его проблема. Оставь его с ней и пойдем, – сказал Он и протянул мне руку, до которой я не дотронулась. Он снова спрятал ее в карман. Все еще улыбался. – Нет, это не для него. Ты так поступаешь не для него, – заявил через миг.

– Для нас, – ответила я, не понимая до конца, каких таких «нас» я, собственно, имею в виду.

Сказала бы Ему, что не могу перестать чувствовать себя ответственной за Миколая. Что я познакомилась с Миколаем, подняв его с земли, буквально.

– Хрен там тебе есть до этого дело, – добавила я.

И если я брошу Миколая, он снова упадет на землю, но на этот раз его никто не поднимет.

Тогда почему ты это сделала, Юстинка? Может, все дело в голосе. Глубоком, словно колокол, сперва смешном, потом гипнотизирующем. Слегка как у Фрончевского в «Пане Кляксе».

– У вас даже детей нет, – сказал Он.

– Миколай обо всем знает. Я ему рассказала. Рассказала ему обо всем.

На миг лицо Его стало лицом человека, который вдруг понял, что в рот к нему попал живой червяк. Если бы я Его не знала, даже не обратила бы на это внимания.

– Зачем? – спросил Он.

– Потому что меня от этого тошнит.

– И теперь вы уезжаете? – спросил Он риторически.

– Да, и теперь мы уезжаем, – ответила я.

– Ой-ой. Он простит тебе все. Тут его кроме тебя уже не ждет ничего.

От Него аж било издевательским, притворным переживанием.

– Весь твой интерес ко мне, Юстина, – сказал Он тихо, – идет от того, что тебе кажется, будто ты мне не нужна.

Я ударила Его в плечо: раз, другой, третий. Так сильно, как смогла. Он напряг руку, и я почувствовала себя так, словно ударила кулаком в стену. Но я продолжала бить: четвертый, пятый раз.

– Я ухожу, – сказал Он и встал. Заслонил собой солнце.

– Погоди.

– Чего? – спросил Он.

– Если ты такой умный, то скажи мне, зачем я туда еду. Скажи мне, что на самом деле думаешь. Ты, уебок, – сказала я.

– Что-то там есть. Какая-то история, тема. Ты еще не знаешь что, но чувствуешь это нутром, – Он пожал плечами, а я, словно желая спросить, об этом ли месте Он говорит, приложила ладонь к животу.

– Ты не хочешь даже думать, что все, что было – было ошибкой, – сказала я.

– Может и так, – ответил Он.

– В этом я вижу отсутствие уважения, – заявила я.

– Отсутствие уважения к чему? – спросил он.

Был нахален как тот, кто ни разу в жизни не слышал, что ошибается.

Старушка в розовом спортивном костюме куда-то уходила. Я видела, как расступаются перед ней голуби.

Я столько раз говорила Ему: у меня есть муж. Говорила это и себе. Ни Он, ни я не принимали этого всерьез. Даже фантазировали на эту тему. Были у нас насчет этого миражи. Фата-морганы. Он полагал, что я разведусь. Я полагала, что Ему надоест, Он найдет кого помладше, а я немного пострадаю, а потом все приму. Естественно, теперь это не имело никакого значения.

– Как называется это место? – спросил Он.

– Зыборк, – ответила я.

– Тебе придется приезжать в Варшаву, чтобы не сойти с ума, – сказал Он.

Там, где сидела старуха, теперь уселся громко дышащий мужик в кофте. Под его ногами голубь сосредоточенно клевал собачье дерьмо.

Потом мужик отвернулся. Я видела, как Он гипнотизирует людей, просто стоя к ним спиной. Ему достаточно было заговорить.

– Хватит одного моего слова. Болинский вылетит, а ты станешь начальником отдела, – сказал Он тихо.

– Болинский – твой друг со времен лицея, – напомнила я Ему.

– Вылетит, а ты станешь начальником отдела, – повторил Он.

Прекрасно владел языком тела. Люди, которые проходили мимо или стояли неподалеку, могли подумать, что Он спрашивает у меня о дороге.

– Одно мое слово. Но и ты должна кое-что сделать, – говоря, Он смотрел на свои ногти.

Я почувствовала себя словно поучаствовала в съемках редкого по отвратности порнофильма, за который мне потом не заплатили.