Читать книгу "Завидные женихи - Нонна Кухина"

– Боря, – волнуясь, мать Гриши говорила слишком громко, – они ведь жизни не знают. Пока учились, девочки были зимою у меня, а в каникулы у вас. Ида – девушка хорошая, но избалованная с детства. Она даже не понимает, сколько вы с Беллой и я тащим на себе забот о них.

– Согласен, – миролюбиво произнес Борис Львович. – И шо вы конкретно хочете?

– Поехать с ними, – уверенно заявила Мария Леонидовна. – Им необходима помощь, особенно первое время.

– Как я понимаю, у вас есть к нам вопрос денег?

– Да, – не стала стесняться Мария Леонидовна. – Мне неоткуда взять. Муж снова женился и не может помогать, а дача не только в моей собственности, но и сестер. Продать не могу.

– Видал я ту дачу, – вздохнул Борис Львович. – Будка для собаки крупной породы.

Проглотив обиду, Гришина мать подобострастно смотрела в глаза сыновнего тестя.

Дальнейший разговор занял три часа, но было решено, что с детьми и внуками поедет и свекровь.

В тысяча девятьсот восемьдесят девятом году семья Григория Степанцова переехала на постоянное место жительства в Израиль. Софье исполнилось восемь лет, Марине шесть.

В Хайфе им предоставили двухкомнатную квартирку с картонными стенами и без горячей воды. Она сама собой нагревалась в баках, расположенных на крыше дома. Что, впрочем, было нормой для Израиля. После роскошной минской квартиры условия показались Степанцовым отвратительными.

Григорий, Ида и Мария Леонидовна стали заниматься в ульпане, там они учили иврит, арамейский и знакомились с культурой древней страны. Образование, несомненно, вещь хорошая, но гораздо важнее на тот момент было устроиться на работу и получить подтверждение дипломов врачей, чем изучать мертвый арамейский язык.

Девочки пошли в школу. Отношения там у них не складывались. Плохо говоря на иврите, они к тому же привыкли к повышенному вниманию и баловались на уроках. Их наказывали дополнительными уроками и нотациями, половину слов из которых они понимали с трудом.

Стресс эмиграции сразу отразился на семейных отношениях.

Избалованная Ида уставала от неопределенности. Жалея себя, она не хотела ежедневно готовить. Привыкшая к обильной еде, включавшей и баранину, и сало, и копченую свининку, Ида с удивлением узнала о запрете на некошерные продукты. Некошерными считались свинина, некоторые виды рыбы и любое разрешенное мясо, приготовленное в молоке или сметане. О бефстроганове не было и речи, употребление его грозило исключением из ульпана.

Мало понимая язык, Мария Леонидовна немедленно нашла магазины с русскоговорящими продавщицами. Вместе они от души хаяли порядки и в Советском Союзе, и в Израиле. Марии Леонидовне шли навстречу, предупреждали о скидках на продовольствие и одежду, учили правилам поведения.

А вот с невесткой взаимопонимание у свекрови улетучилось окончательно. Сдерживая себя в Минске, где молодая семья так зависела от помощи из Молодечного, в Израиле Мария Леонидовна высказала все, что накопилось за много лет. Разбуянившись, она могла стегануть нерадивую невестку мокрой половой тряпкой, обвиняя в лени. Ида ленилась учиться, готовить и даже ходить в школу за детьми.

В те часы, когда Гриша мог бы отдыхать, ему частенько приходилось успокаивать мать и мирить ее с Идой.

Отвратительное настроение переселенцев усугубилось погодой. Такой зимы никто не ожидал – неделями с неба, как из ведра, лил дождь. Во временной квартире не оказалось ни кондиционеров, ни обогревателей. Домочадцы надевали на себя все, что было в чемоданах и давали соседи. Бетонные полы и сырые стены наводили тоску. Девочки постоянно болели.

По ночам слыша через стену кряхтение матери в комнате с дочками и чувствуя под боком тело располневшей жены, Гришка вспоминал о военном гарнизоне, о своих друзьях.

Зима в Израиле длится всего три месяца, потом на смену дождям и пронизывающей сырости приходят хамсины – ветры из пустыни, несущие горячий воздух.

Обжигающая жара с песчаными ветрами нахлынули внезапно, высушив дома и город за несколько дней. Дети перестали болеть. Скоро погода стала идеальной, солнце и тепло подняли настроение. Появились силы дальше жить и работать.

Первый экзамен Ида завалила и пошла работать фельдшером в крупный госпиталь – Асаф Хорофе, хотя приходилось ехать в Ашкелон.

Гриша тоже завалил экзамен, но не сдался. Через полгода он пересдал предмет и начал стажировку в той же больнице. К многочисленным сложностям эмигрантской жизни добавилась служба в армии. Гриша смеялся – мало кому выпадает на долю дважды служить в вооруженных силах. Но, как и все израильтяне, в армию пошел. Сборы давали ему передышку в тяжелых семейных отношениях. Не спеша Гриша осматривал военнообязанных, не ленился назначать все положенные анализы и читал в своей военной части лекции по предупреждению переохлаждения, солнечных ударов, натирания ног до крови, пищевых отравлений.

Следующей зимой он сдал очередной экзамен и получил диплом, подтвердивший квалификацию гастроэнтеролога.

Радость омрачила начавшаяся война в Персидском заливе. Гриша дежурил в ту ночь. Привозили раненых, в основном в состоянии шока. Когда он ассистировал профессору Перецу, на операционном столе умерла женщина двадцати семи лет. Уйдя в ординаторскую, Гриша долго сидел за своим шкафом. «Зачем я здесь? Я ведь не сионист, а простой русский парень, который решил примерить на себя жизнь другого народа. На самом деле я хочу на родину – на свой Дальний Восток».

Чужая семья

Работы стало невпроворот. Первая русско-язычная клиника по реабилитации, хиропрактике и иглоукалыванию в Бруклине приносила весомый доход.

Володя самоустранился от массажа, делая его только в исключительных случаях. Теперь он взял на себя руководство клиникой, применяя знания, полученные в финансовом колледже.

Дождавшись момента, когда Володя начал буквально падать по вечерам от усталости, Валентина предложила мужчине, от которого у нее кружилась голова, переехать к ней жить, а не маяться в клинике. Тем более что эмиграционная служба начала проявлять усиленное внимание к неравному браку, подозревая его фиктивность.

Михайлов переехал, и тут же образовалась новая проблема.

Валентина жила с единственной своей дочерью Сандрой. Избалована она была сверх меры отцом, живущим теперь в другой семье, и особенно матерью. Девушке исполнилось восемнадцать лет, и она почувствовала себя совершенно взрослой и независимой.

Встретив Михайлова в коридоре или на кухне, Сандра пренебрежительно здоровалась сквозь зубы. Володя побаивался этой девицы. Жил он в бейсменте – полуподвальной однокомнатной мини-квартире для гостей, имеющей отдельный вход.

Однажды ночью Сандра влезла к Володе под одеяло, разбудила его поцелуями в губы и шею. Проснувшийся Володя сдержал ее руки, тянущиеся к низу его живота, и, легко подняв девушку, поставил на пол.