Читать книгу "Адель - Лейла Слимани"

– А что, ты не согласна?

– Этого я тоже не говорила.

– То есть ты ничего не говоришь. Ты вообще никогда ничего не говоришь, – заметил он ровным голосом. – Свое мнение ты не высказываешь – тогда не упрекай меня за то, что я принимаю решения. И, честно говоря, я не понимаю, зачем тебе нужно так себя вести. Напиваться, разговаривать с людьми свысока, как будто ты все в жизни понимаешь, а мы для тебя просто стадо баранов. Знаешь, Адель, ты совершенно такой же обычный человек, как мы. И когда ты с этим смиришься, тебе станет гораздо легче жить.

* * *

Впервые Адель оказалась в Париже в десять лет. Были осенние каникулы, и Симона сняла номер в маленькой гостинице на бульваре Осман. В первые дни она оставляла Адель в номере одну. Заставила ее поклясться, что она никому не откроет дверь, ни под каким предлогом. «Гостиница – опасное место. Особенно для маленькой девочки». Адель хотела сказать ей: «Тогда не оставляй меня». Но промолчала.

На третий день Адель устроилась под толстым одеялом на большой гостиничной кровати и включила телевизор. Она видела, как гаснет день, сквозь маленькое окно, выходившее на серый мрачный двор. Темнота заполнила комнату, а матери все еще не было. Адель попыталась заснуть под смех и музыку, сопровождавшие телерекламу. У нее болела голова. Она утратила чувство времени.

Она проголодалась, но не осмелилась взять что-нибудь из мини-бара, который мать назвала «ловушкой для туристов». Порылась в рюкзаке, ища шоколадный батончик или недоеденный сэндвич с ветчиной. Но нашла только две грязных конфетки с налипшими обрывками бумажной салфетки.

Она уже засыпала, когда в дверь постучали. Настойчиво. Все сильнее и сильнее. Адель подошла к двери, на которой не было глазка. Она не видела, кто стоит за ней, и не решалась открыть. «Кто там?» – спросила она дрожащим голосом. Ответа не последовало. Удары в дверь раздавались с удвоенной силой, она слышала шаги в коридоре. Ей показалось, что до нее доносится долгий хриплый раздраженный выдох, от которого дверь в конце концов слетит с петель.

Она так испугалась, что спряталась под кроватью, вся в поту, не сомневаясь, что в номер сейчас ворвутся и найдут ее здесь, плачущую, уткнувшуюся лицом в бежевый ковролин. Подумала, что надо бы вызвать полицию, поднять тревогу, кричать, пока ей не придут на помощь. Но сил сдвинуться с места не было – она почти лишилась чувств, оцепенела от ужаса.

Когда Симона около десяти вечера открыла дверь, Адель спала. Ее нога высунулась из-под кровати, и Симона схватила ее за щиколотку.

– И что ты здесь делаешь? Какую еще глупость учудила?

– Мама! Ты пришла! – Адель поднялась с пола и кинулась матери на шею. – Кто-то хотел войти! Я спряталась. Я так испугалась.

Симона взяла ее за плечи, внимательно посмотрела ей в лицо и ледяным голосом сказала:

– Ты правильно сделала, что спряталась. Так и надо.

Накануне отъезда Симона сдержала обещание и показала Адель город. Их сопровождал какой-то мужчина – ни его лица, ни даже имени Адель не запомнила. Она помнила только, что от него пахло мускусом и табаком и что Симона, нервная и напряженная, сказала ей: «Поздоровайся с дядей».

«Дядя» повел их обедать в кафе рядом с бульваром Сен-Мишель и впервые дал Адель попробовать глоток пива. Они перешли на другой берег Сены и дошли пешком до Больших бульваров. Адель медлила у витрин с игрушками в пассажах Вердо, Жуффруа, в галерее Вивьен и не слушала Симону, которая все больше теряла терпение. А потом они отправились на Монмартр. «Девочке понравится», – повторял «дядя». На площади Пигаль они сели в поезд для туристов, и Адель, стиснутая между матерью и этим мужчиной, с ужасом открыла для себя «Мулен Руж».

От этого визита на площадь Пигаль у нее осталось темное, пугающее воспоминание, одновременно мутное и ужасающе живое. Она помнила, как увидела – или ей показалось, что увидела, – на бульваре Клиши десятки проституток, полураздетых, несмотря на ледяную ноябрьскую морось. Помнила компании панков, наркоманов с нетвердой походкой, напомаженных сутенеров, транссексуалов с торчащими грудями и членами, обтянутыми леопардовыми юбками. Под защитой трясущегося поезда, похожего на гигантскую игрушку, стиснутая между матерью и этим мужчиной, которые обменивались похотливыми взглядами, Адель впервые ощутила эту смесь страха и желания, отвращения и эротического волнения. Это грязное желание узнать, что происходит за дверями почасовых гостиниц, в глубине дворов многоэтажек, на креслах кинотеатра «Атлас», в задней комнате секс-шопов, пронзавших сумерки розовыми и голубыми неоновыми вывесками. Никогда с тех пор, ни в объятиях мужчин, ни на прогулках по тому же бульвару многие годы спустя, она не переживала вновь это волшебное ощущение – прикоснуться к чему-то гнусному и непристойному, к буржуазной извращенности и человеческой низости.

* * *

Рождественские каникулы для Адель – темная и холодная дыра, сущее наказание. Ришар добрый и щедрый, Ришар ставит семью превыше всего, поэтому он пообещал, что все устроит. Он купил всем подарки, отвез машину на техосмотр и в очередной раз нашел прекрасный подарок для Адель.

Ей нужны каникулы. Она на пределе. Дня не проходило без того, чтобы ей не указали на ее худобу, осунувшееся лицо и перепады настроения. «Свежий воздух пойдет тебе на пользу». Как будто в Париже воздух менее свежий, чем где-то еще.

Каждый год на Рождество они ездили в Кан, к Робенсонам, а на Новый год – к родителям Адель. Это стало традицией, как любил повторять Ришар. Она не раз пыталась убедить его, что незачем тащиться аж в Булонь-сюр-Мер, чтобы повидать ее родителей, которые легко без них обойдутся. Но Ришар настаивал – ради Люсьена, «которому нужно знать бабушку и дедушку», и ради нее, «потому что семья – это важно».

Дом родителей Ришара пахнет чаем и хозяйственным мылом. Одиль, свекровь Адель, редко высовывается из своей огромной кухни. Иногда она приходит посидеть в гостиной, улыбается гостям, пьющим аперитив, обменивается с ними парой фраз и снова идет к плите. «Ну мам, побудь с нами, – канючит Клеманс, сестра Ришара. – Мы же не есть пришли, а с тобой повидаться», – вечно повторяет она, набивая рот тартинками с фуа-гра или печеньем с корицей. Она всегда предлагает помочь матери и клянется, что в следующий раз сама приготовит ужин. И, к большому облегчению Одиль, погружается в бесконечный сон, зачастую слишком пьяная, чтобы различить, из чего сделана закуска.

Робенсоны умеют принимать гостей. Ришара и Адель встретили смехом и хлопками пробок шампанского. В углу гостиной стояла огромная елка – такая высокая, что верхушка уперлась в потолок и согнулась, отчего казалось, что елка вот-вот рухнет.

– Вот дурацкая елка, правда? – фыркнула Одиль. – Я говорила Анри, что она слишком высокая, но он не захотел ее подпилить.

Анри пожал плечами и развел руки в знак бессилия. «Старею…» Взгляд его голубых глаз встретился со взглядом Адель, словно выражение признательности, словно они одной крови, одного племени. Она склонилась к нему и поцеловала – в нос ударил запах ветивера и пены для бритья.