Читать книгу "Люди на войне - Олег Будницкий"

Мы без войны потерпели поражение, последствия которого будем испытывать очень долго, — констатировал Черчилль. — Мы пережили ужасный этап нашей истории, когда было нарушено равновесие Европы… Для меня невыносимо сознание, что наша страна входит в орбиту нацистской Германии, попадает под ее власть и влияние и что наше существование отныне станет зависеть от ее доброй воли или прихоти… Не думайте, что это конец. Это только начало расплаты. Это только первый глоток, первое предвкушение той горькой чаши, которую нам будут подносить год за годом.

Дальнейшее известно. Гитлер, не удовольствовавшись Судетской областью, уже в марте следующего года захватил всю Чехословакию; попытки создать антигитлеровскую коалицию с участием Англии, Франции и СССР летом 1939 года провалились; Чемберлен продолжал колебаться, и Сталин в конечном счете выбрал Гитлера; первого сентября началась Вторая мировая война. Третьего сентября военно-морское министерство оповестило флот: «Уинстон вернулся»: под давлением обстоятельств Чемберлен был вынужден пригласить Черчилля в правительство, и почти четверть века спустя тот вновь занял кабинет, который оставил после Дарданелльской катастрофы.

Десятого мая 1940 года, вскоре после захвата нацистами Норвегии и Дании, в день атаки германских войск против нейтральной Голландии и начала разгрома Франции, Черчилль был приглашен к королю. Цель приглашения была очевидна. Чемберлен должен был уйти; его политика полностью провалилась; Англии в этот час нужен был человек c бульдожьей хваткой; его имя было известно всем.

Меня немедленно провели к королю, — вспоминал Черчилль. — Его величество принял меня весьма любезно и пригласил сесть. Несколько мгновений он смотрел на меня испытующе и лукаво, а затем сказал: «Полагаю, вам неизвестно, зачем я послал за вами?» Применяясь к его тону, я ответил: «Сир, я просто ума не приложу». Он засмеялся и сказал: «Я хочу просить вас сформировать правительство». Я ответил, что, конечно, сделаю это.

На 66‐м году Черчилль достиг вершины, о которой мечтал всю свою политическую жизнь. «Взобрался» он на нее в самый трудный и неблагоприятный момент. Это могло смутить кого угодно, но не самого Черчилля:

Таким образом, — подвел он черту, — вечером 10 мая в начале этой колоссальной битвы я был облечен величайшей властью в государстве, которым я с тех пор управлял во все большей мере в течение пяти лет и трех месяцев, пока шла мировая война… В эти последние, насыщенные событиями дни политического кризиса мой пульс бился все так же ровно. Я воспринимал все события такими, какими они были. Но я не могу скрыть от читателя этого правдивого рассказа, что, когда я около трех часов утра улегся в постель, я испытывал чувство большого облегчения. Наконец-то я получил право отдавать указания по всем вопросам. Я чувствовал себя избранником судьбы, и мне казалось, что вся моя прошлая жизнь была лишь подготовкой к этому часу и к этому испытанию… Я считал, что знаю очень много обо всем, и был уверен, что не провалюсь. Поэтому, с нетерпением ожидая утра, я, тем не менее, спал спокойным, глубоким сном и не нуждался в ободряющих сновидениях. Действительность лучше сновидений.

Самое забавное заключается в том, что все эти утверждения, которые в устах другого человека показались бы хвастовством, были правдой.

Три дня спустя Черчилль выступал в палате общин с просьбой о вотуме доверия вновь сформированному правительству и произнес свою, возможно, самую знаменитую и, несомненно, самую короткую речь:

Я не могу предложить ничего, кроме крови, тяжкого труда, слез и пота, — заявил премьер, обращаясь к парламентариям. — Перед нами испытание жесточайшего характера. Перед нами долгие, очень долгие месяцы борьбы и страданий.

Вы спрашиваете, какова наша политика? Я отвечу: вести войну на море, на суше и в воздухе, со всей нашей мощью и со всей той силой, которую Бог может даровать нам; вести войну против чудовищной тирании, равной которой никогда не было в мрачном и скорбном перечне человеческих страданий.

Такова наша политика. Вы спрашиваете, какова наша цель? Я могу ответить одним словом: победа — победа любой ценой, победа несмотря на все ужасы; победа, независимо от того, насколько долог и тернист может оказаться к ней путь; без победы мы не выживем. Необходимо понять: не сможет выжить Британская империя — погибнет все то, ради чего она существовала, погибнет все то, что веками отстаивало человечество, к чему веками стремилось оно и к чему будет стремиться. Однако я принимаю свои обязанности с энергией и надеждой. Я уверен, что люди не дадут погибнуть нашему делу.

Сейчас я чувствую себя вправе потребовать помощи от каждого, и я говорю: «Пойдемте же вперед вместе, объединив наши силы».

Шесть недель спустя капитулировала Франция. Великобритания осталась в одиночестве; многие предрекали, что ей придется склониться перед Германией. Выступая 19 июля 1940 года с победной речью в рейхстаге, Гитлер для начала предрек, что Черчиллю скоро придется искать убежища в Канаде, а затем во имя разума предложил прекратить войну. «Мне тяжело думать о жертвах, которых она потребует… — заявил свежеиспеченный миротворец. — Возможно, мистер Черчилль отвергнет это мое заявление, сказав, что оно порождено лишь страхом и сомнением в окончательной победе. В этом случае я избавлю себя от угрызений совести в отношении того, что последует».

Мало кто рассчитывал, что Англии удастся оказать серьезное сопротивление. Кое-кто из капитулировавших французских генералов говорил: «Через три недели Англии свернут шею, как цыпленку».

Черчилль был уверен в себе и в английском народе. Он заявил: «Мы будем биться на пляжах, мы будем биться на десантных площадках, мы будем биться на полях и на улицах, мы будем биться в горах. Мы никогда не сдадимся».

Биться на пляжах не потребовалось; в период воздушной Битвы за Британию в августе и сентябре 1940 года немцы потеряли 1733 самолета, из них 595 было сбито за одну неделю. Выступая в декабре 1941 года в канадском парламенте, и отнюдь не в роли беженца, Черчилль счел уместным «расквитаться» с битыми генералами, сравнивавшими Англию с цыпленком: «Вот так цыпленок! Вот так шея!» — подытожил он.

Яркие зарисовки работы и быта Черчилля в самый трудный период для Великобритании, когда она сражалась один на один с гитлеровским рейхом, оставил личный представитель президента Франклина Рузвельта Гарри Гопкинс. По поручению Рузвельта, желавшего разобраться, на что в действительности способна Англия и ее лидер, Гопкинс посетил Британские острова в начале 1941 года. Надо сказать, что по отношению к Черчиллю он был настроен не очень доброжелательно. Когда один его знакомый, хорошо ориентировавшийся в ситуации, посоветовал Гопкинсу не тратить времени на того или другого министра в английском кабинете, а «сосредоточить все свои усилия на Черчилле», поскольку «именно Черчилль является английским военным кабинетом и никто, кроме него, не играет никакой роли», Гопкинс, которому надоело слушать разговоры о всемогущем премьере, пробормотал: «Я полагаю, Черчилль убежден в том, что он является величайшим человеком в мире». Похоже, он был недалек от истины.