Читать книгу "Тайна архивариуса сыскной полиции - Ирина Зволинская"

– Чего стоишь, дурно, что ль? – болезненно худой мужичок остановился рядом.

– Ох, а белая-то какая, – заквохтала замотанная в серый платок женщина. – Не ела небось, сейчас-сейчас!  – она потянулась к своей котомке.

– Спасибо, ничего не нужно. У меня всё есть, – пробормотала я и чуть приподняла свой узелок, мол, не вру. Правда есть.

И я, не слушая более причитаний, а затем и недовольств – коли уж вызвала желание помочь, изволь добро принимать – отпустила калитку и вошла.

Меня, Шувалову, приняли за нищенку, умирающую от голода. Мне бы засмеяться, да только не смешно.

Господи, прости меня! Прости гордыню и недостойные мысли. Спаси и сохрани…

Высокие своды, золото икон, ладан и воск. Я вновь осенила себя крестом и аккуратно положила кулич и яйца на длинный деревянный стол у входа.

После Рождества я захандрила, пропустила службу, малодушно радуясь отсрочке. Одну, вторую, третью ... Я знала, господь простит, простит и отец Павел, да только как простить саму себя?

Я не заметила появления священнослужителя, погрузившись в невеселые мысли. И только вид какой-то женщины, припавшей с поцелуем к руке отца, помог мне прийти в себя.

Праздник, Мари! Как тебе не стыдно!

– Благословите, батюшка, – сказала я, когда он остановился напротив.

– Бог благословит, – ответил отец Павел.

Он сложил пальцы именем господа бога, благословил меня. Я нашла в себе силы и взглянула в его лицо, вздрогнула: он и сам будто сошел с иконы. Темные глаза смотрели в самую душу, я не отвела взгляд, перекрестилась и поцеловала его ладонь. 

«Я целую не твою руку, а твой сан, который древнее меня и тебя», – вспомнила я, как он пояснял мне смысл этого действия, и тихо прошептала слова вслух. 

Лучики морщин разбежались вокруг его глаз, священник чуть улыбнулся. Я знала, он тоже помнил наши разговоры.

Отец Павел знал меня как никто другой, он был моим духовником еще с тех самых пор, когда умерла Ольга. И если бы не его терпение, если бы не долгие беседы тогда совсем еще юного выпускника семинарии с обезумевшим от горя ребенком …

Я пережила. Пережила я и смерть родителей. И вот она моя благодарность… я не приходила на исповедь долгие полгода.

Батюшка задержался рядом со мной всего на миг, но этого мига хватило, чтобы самой себе пообещать:

– Я приду завтра.

Едва заметный кивок головы, всё понимающая улыбка. С души будто сняли неподъемный камень. Я смотрела, как он уходит от меня к другим мирянам, и впервые за долгое время дышала полной грудью.

– Маша! – окликнули меня.

Я обернулась и увидела Петра.

– Петя? – удивилась я. – Я думала, ты на Моховой.

– Да вот, – он подкрутил ус, на нас начали оборачиваться, и Чернышов тихо пообещал: – После поговорим.   

Священник обошел столы, обрызгивая яства святой водой. Я быстро связала свое добро обратно в узелок, взяла Петю под руку и вывела на улицу.

– Так всё же, почему ты здесь? – я поправила платок на голове и подула на мгновенно озябшие руки.

– Да, случайно. Был тут рядом, – отмахнулся Петр. – Давай сюда, – Чернышов забрал у меня узелок и всё бы ничего, да только я заметила непривычно внимательный взгляд, которым он смотрел на мои ладони.

Случайно? Что-то не верится.

Несколько минут мы шли по направлению к моему дому, и все мысли о прошлом окончательно вылетели из моей головы, их заменили догадки и предположения, одна страшнее другой. Случайность или реальные опасения за мою жизнь уже не только ночью? В предпраздничный день, в церкви? На службе.

Низко задрожала земля. Трамвай медленно и тяжело, словно огромная металлическая гусеница, приближался к остановке.

– На трамвае или пешком? – спросил меня Петр.

– Пешком, – ответила я. – Редкий день – дождя нет, да и ветер не сильный.

Всю дорогу Петр сыпал шутками так отчаянно, что мне стало по-настоящему страшно. Мы почти дошли, до моего дома оставалось всего ничего, я не выдержала и, резко остановившись, посмотрела на Чернышова.

– Петя, достаточно.

Он отвел глаза.

– А теперь, говори.

Чернышов поморщился и, задержав взгляд на единственном во дворе дереве, попросил:

– Покажи мне правую ладонь.

Я вытащила из муфты руку и, мимоходом отметив дрожащие пальцы, раскрыла ладонь.

Пётр указательным пальцем провел по горизонтальному рубцу на моей руке и, прикрыв глаза, тихо выругался.

– Я всё же надеялся, что мне привиделось.

Он снова замолчал. Во двор забежало трое бойких мальчишек с самодельными рогатками в руках.

– Пли! – звонко выкрикнул самый старший.

Лишенные листьев тонкие ветви дерева качнулись. Стая черных ворон с пронзительным карканьем взметнулась в небо. Я передернула плечами, провожая птиц взглядом, и позвала:

– Петя…

Чернышов хмуро на меня посмотрел.

– Если ты хотел нагнать на меня страху, у тебя получилось еще вчера.

Он крякнул, но глаза его оставались серьезными. Пётр накрыл мою руку своей и крепко сжал.

– Мария Смирнова – рабочее имя Марго. Задушена во время или сразу после соития, на руке порез. Дорогая девка, тело нашли быстро. Это было в январе. Проверены записные книжки, опрошены клиенты. Убийцу нашли. Студент, долго копил на это свидание. Божился и клялся, что не виноват, да только все они невиновные. Дело закрыли. А несколько дней назад второе убийство. Натали, в миру Мария Звонарева. Ладно бы имя, ладно бы похожие обстоятельства. С такими мужчины не сдерживаются. Но у жертвы был свежий порез на ладони, и Скворцов припомнил то январское дело, а вчера за обедом обмолвился мне.

– Третья девушка? – я аккуратно забрала руку.

– И третья, – подтвердил Петр. – Откуда у тебя шрам?  

– Я не помню … – муфта не грела, и ледяные пальцы не гнулись. –  С детства, кажется.

– Есть ли у тебя предположения о личности убийцы?

– Нет, – честно ответила я, – никаких.

– Убийства связаны с тобой, это очевидно. Первый подозреваемый – князь.

– Это не Милевский! – мотнула я головой. – Мы год жили под одной крышей, он бы триста с лишним раз успел меня убить! Не думаю, что его сиятельство стал бы таким образом удовлетворять свою страсть! Да и как бы он осуществлял отбор? Документы просил, прежде чем приказать девушкам раздеться?

Господи, что я такое говорю…и почему ничего не видно? Я моргнула, по щекам побежали горячие слезы. Утерла лицо и устало посмотрела на Петра.

– Жертвы были одеты. Даже слишком для того, чем только что занимались.