Читать книгу "Право умирать первыми. Лейтенант 9-й танковой дивизии вермахта о войне на Восточном фронте. 1939–1942 - Август фон Кагенек"

Все молодые немцы, без исключения, должны были отбывать шестимесячную Arbeitdienst, обязательную трудовую повинность. Батальоны и полки Arbeitdienst строили дороги и укрепления на западе; осушали болота в Гольштейне и Фрисландии; отвоевывали земли у моря на севере. Они воздвигли гигантские храмы режима в Нюрнберге, «городе партийных съездов» (Reichsparteitage), откуда исходили самые опасные образчики патриотизма, насилия и расовой ненависти.

Трое моих братьев отбыли до войны трудовую повинность. Вернулись они в полном восторге, окрепшие и загорелые. Они находились в молодежном лагере, где не было больше различий между интеллигенцией и рабочими. Это привило им вкус к Volksgemeinschaft (народной общности), каковая была целью вождей. В лагере они ходили строем, выполняли с лопатами упражнения, как с винтовкой, подчинялись железной дисциплине.

Едва придя к власти, нацисты задумали создать Организацию немецких женщин (Reichsfrauenschaft), поскольку женщины, разумеется, не могли остаться вне структурированного общества, создаваемого режимом. Они стали обхаживать мою мать с целью убедить ее вступить в эту организацию. После недолгих колебаний она согласилась. В конце концов, это отвечало ее склонности к деятельности; ее природная энергия могла найти там себе применение к благу нуждающихся. Она занималась помощью беднякам, раздачей продуктов, лекарств и денег, собранных на акциях «Зимней помощи». Эти акции проводились на улицах Виттлиха еженедельно.

И здесь тоже проводилась политика слияния в единую народную общность: жены врачей, коммерсантов, нотариусов общались с женами крестьян, ремесленников, рабочих.

Мало-помалу волна затопила все слои городка. Флаги со свастикой стали многочисленнее. На улицах все чаще стали встречаться люди с партийным значком в бутоньерке. Создавалось впечатление, что всем нравится свежий ветер, подувший над Германией. Они поднимали новый флаг не из боязни быть заподозренными в нелояльности, а потому, что желали продемонстрировать свое сотрудничество с властью и свой патриотизм. Повсюду говорили: «Дайте нам шанс». В два-три первых года существования нового режима присоединение народа к нему было стихийным и искренним.

Однажды, летом 1934 года, я спросил мать, могу ли я присоединиться к моим приятелям и вступить в юнгфольк. Я теперь учился в лицее и в своем классе оставался чуть ли не единственным, кто этого не сделал. Мои друзья торопили меня вступить поскорее. Наибольшую настойчивость проявлял Рейнгольд Болен, сын крупного торговца музыкальными инструментами. Он возглавлял маленький оркестр: флейты, трубы и барабаны, который всегда открывал парады юнгфолька на городских улицах. Этот оркестр уже давно манил меня. Я мечтал получить барабан и отбивать ритм прусского или баварского марша.

Мать повела меня в магазин одежды и продавцу, поинтересовавшемуся, чего мы желаем, ответила просто: «Форму юнгфолька». Тот, должно быть, привык к этому. Ему потребовалось всего несколько секунд, чтобы снять с меня мерку и вынести различные предметы экипировки: черные шорты, коричневую рубашку, повязку со свастикой, ремень, нож, носившийся на левом боку, черный галстук, повязывающийся на шее скользящим узлом, белые гольфы и черную пилотку. Все это было мне! Я сходил с ума от радости. Я немедленно надел эту престижную форму, не забыв ни одной детали, и вышел из магазина. Мать смотрела на меня с гордостью. Это была первая форма в моей жизни.

Мне казалось, что люди с любопытством рассматривают меня, и от этого мне было не по себе. Я чувствовал себя напряженно в этой новенькой форме. Я привык к тирольским кожаным шортам, в которых лазал по лесам, а сейчас ощущал себя как будто на маскараде.

В любом случае мне приходилось попрощаться с моей свободой. Придется прибегать по сигналу на «сборы», маршировать по улицам, присутствовать на политических занятиях, проводимых членами партии. Начиная с 1933 года «промывание мозгов» шло с большим размахом. «Война» фюрера, четырнадцать лет борьбы за власть, история рейха со времен Бисмарка, рассматривая с точки зрения национал-социализма, и, главное, предательский удар, нанесенный евреями и коммунистами в спину армии и обрушивший рейх – вот такие идеи мы с жадностью впитывали.

В школе по-прежнему раздавались звонки. Наши учителя постепенно стали разделять новый взгляд на немецкую историю. Волна энтузиазма охватила всех, и старых и малых. Сердца бились в унисон.

Итак, я стал частью «движения», которое мои родители раньше так презирали и которое мне самому всегда казалось отвратительнейшим в мире. Вечерами я ходил на городской стадион для встреч с товарищами по оркестру. Я учился играть на барабане под руководством моего друга Рейнгольда, которым я втайне восхищался, потому что он виртуозно играл на флейте, трубе и барабане.

В день моего первого парада по городу было очень жарко. Мы маршировали в обычном порядке: следом за знаменной группой, впереди юнгбанна, «юношеского отряда», примерно в сотню ребят. Наша длинная колонна всегда ходила одним и тем же маршрутом, от места сбора и далее по узким улочкам пользующегося дурной репутацией привокзального квартала в центр, где люди по вечерам пили в бистро легкое белое мозельское вино.

В моем воображении привокзальный квартал был населен коммунистами и социалистами, желавшими нам зла. Действительно, его обитатели еще не подняли новый флаг, они стояли на порогах своих домов и смотрели на нас равнодушно или враждебно. Наши командиры говорили, что мы маршируем по этим улочкам, потому что надо увлечь этих несчастных заблудших новыми идеями.

Я читал книги о предшествовавших приходу нацистов к власти ожесточенных уличных боях в Берлине, Мюнхене и Лейпциге. Я знал назубок историю «национального героя» Хорста Весселя, командира одного из берлинских подразделений СА, убитого в своей квартире коммунистическими боевиками, в ту самую ночь, когда Гитлер наконец одержал победу в Берлине. Я видел фильм о гитлерюгендовце Квексе, очень трогательную мелодраму о бедном берлинском мальчике, присоединившемся к гитлеровскому движению и заплатившему жизнью за свое стремление установить новый порядок. В конце фильма невидимые коммунисты наносят ему в спину удар ножом в шатре заброшенного цирка.

Так что в тот день мое воображение разыгралось. Не грянет ли выстрел снайпера, засевшего в засаде в подъезде? А ножом в спину это больно? Исполняя барабанную дробь «Прусского марша славы», я зорко всматривался в окна и дверные проемы домов. В любом случае, говорил я себе, если кто-то захочет нанести удар, он выберет мишенью знаменосца, а не одного из музыкантов оркестра. Или, в крайнем случае, Рейнгольда, идущего в нескольких шагах впереди меня и размахивающего жезлом тамбурмажора.

Рейнгольда подобные мрачные мысли, похоже, не донимали. Он шагал, высоко подняв голову, прямой как цифра 1, не сводя глаз с некой далекой цели. Он шагал, как если бы был вождем всей Германии, а не всего-навсего тамбурмажором маленького провинциального оркестрика. Время от времени он поворачивался к нам, его творениям, и окидывал взглядом, полным гордости и нежности. Он был воплощением командира гитлерюгендовцев, восторженного и властного. Он обладал экзальтированной и непоколебимой верой в фюрера и будущее Германии. Мы пели: «Сегодня нас слушает Германия, завтра будет слушать весь мир…»