Читать книгу "В свободном падении - Анна и Сергей Литвиновы"

К подъезду подъехал мотоцикл с двумя седоками. Рыкнул и встал. С заднего сиденья соскочила девушка. Она была худенькая, маленькая, в курточке и джинсах. Сняла шлемак, рассыпала по плечам волосы. То оказалась она, Климова. Водитель тоже снял шлем, взял девушку за предплечье, потянулся поцеловать. Она легко вырвалась, замотала головой, засмеялась – и исчезла в узкой норе подъезда. Парень спрятал ее шлем в багажник, надел свой и заквакал своей никелированной машиной.

– И впрямь, деффка резкая, – пробормотала я вслух.

Сердце у меня тревожно сжалось. Почему-то вспомнилась, как Данилов первый пик своих сверхъестественных способностей выдал. Тогда в его жизни тоже фигурировали девушка и мотоцикл. А уж если он вдруг сейчас снова влюбится? Да не в простую девушку. Если он столь же сильную, как сам, биоэнергооператоршу встретит? Тогда ведь мир может покачнуться.

Алексей Данилов

Гадкое чувство, разумеется, осталось у меня после разговора с бывшей маминой коллегой. В том, что у папули были любовницы, я и не сомневался. Они с непреходящей регулярностью сменяли друг дружку после того, как мамы не стало. Значит, ничего особенного, чтобы одна-две-три были при ее жизни. Батя мой считался мужчиной видным, властным, а с некоторых пор и богатым. Даже трудно себе представить, чтоб у советского директора завода не было бы любовницы. Но я не мог допустить мысли, чтобы наличие у него любовницы стало причиной маминой смерти. Живая, бодрая, жизнерадостная, неунывающая – такой она запомнилась мне. Такой ее вспоминали все вокруг. И чтобы она покончила с собой? Да еще столь варварски и некрасиво (с точки зрения визуальных последствий) – бросилась с обрыва? Никогда я не поверю. Она б скорее моего папашу с обрыва сбросила. Или довела б его до того, чтоб он сам сбросился. Хотя это я, пожалуй, завираю. Если мои воспоминания о матери еще можно считать приукрашенными безудержной детской любовью – то отца не стало, когда мне уже за двадцать было. И его-то я не просто помнил, но – знал. В том числе просвечивал его – благодаря своим экстраординарным способностям. И, да: был он харизматичным, властным, жестким, твердым. Он порой плутовал, привирал, жульничал – а как иначе может жить у нас крупный руководитель! Но чего-чего, а крови на нем нет. Ни несговорчивых конкурентов, ни тем более кого-то из семьи. Особенно мамы.

Поэтому разговоры худой крысы, все ее гнусные намеки оставили у меня неприятное ощущение вроде изжоги. Но сработал настоящий метод Яго: достаточно посеять сомнение. Потому что когда я вернулся с террасы к столу ресторана, сказал Сименсу:

– Здесь, в Энске, как ты знаешь, умерла моя мать. Я хочу расследовать, почему. Поэтому найди мне людей, которые знали ее. И моего отца в те годы. Самое предпочтительное – если отыщешь тогдашнюю любовницу моего бати.

– Когда ж я с этими делами своими непосредственными обязанностями заниматься буду!

– Ну, ты, Сименс, знал, куда мы едем. И что с этим городом у меня особые отношения. И это ты настоял, чтобы мы сюда отправились, разве нет?

Варвара Кононова

Потом опер отвез меня в отдел на совещание по поводу негласного наблюдения за Даниловым и юной Вероникой Климовой. В этом было нечто волнующее и, не побоюсь слова, даже возбуждающее: когда семеро мужиков, военнослужащих, в форме и в гражданском, сидят и выслушивают мои циркуляры. Мир вообще заточен под мужчин, у нас в стране – особенно, а уж про спецслужбы и говорить нечего. Поэтому всегда, когда мне предстояло солировать на совещаниях, я испытывала мощный выброс адреналина и целую гамму сильных чувств. Сначала, конечно, дикое волнение. Потом мне удавалось его побороть – но тут начинались пацанские взбрыки. Никогда, ни единого раза, эти самцы не покорялись мне безропотно. Все время, когда мне доводилось выступать, они меня прокачивали: насколько я компетентна? Сильна? Умна? Действовали разными методами, от хиханек до истерики, и противоборствовать им приходилось решительно, незамедлительно, искусно. Зато потом, когда в итоге, наконец, удавалось с ними справиться – я ощущала восхитительное чувство победы. Эмоция, пожалуй, даже к оргазму близкая: укротить, покорить, оседлать семерых жеребцов!

– Попрошу ваши вопросы, – предложила я, закончив свой краткий доклад.

– Чем связаны два объекта «наружки» – этот ваш московский гастролер Данилов и наша Климова?

– На этот вопрос я отвечать не уполномочена.

– Каков смысл негласного наблюдения? Что мы должны заметить? Наркотики, оружие, подготовку теракта?

– Самое главное: заметить момент, когда московский гость Данилов приближается к вашей девочке Климовой. Или – она к нему.

– Мы что, на его жену работаем? – Как парня ни укрощай, он найдет повод перед девушкой выкобениться. Особенно перед той, что выше его по званию или по положению.

Другой подхватил – им дай только волю позубоскалить:

– Или на ее мужика?

– Вы плохо подготовлены. Вопросы ваши неуместны. Вы должны были, товарищи, ознакомиться с объективками на обоих и знать: ни он не женат, ни она не замужем. Больше того, доложу вам: они незнакомы. И мы любыми способами должны не допустить их встречи. Понимаете, любыми. Вплоть до физического уничтожения – обоих.

– Они, как боеголовка, что ли? Две части сблизишь – ядерный взрыв?

– Кто знает, может быть, даже хуже, – серьезно отвечала я.

Разумеется, энские филеры мне не поверили. А зря.

Алексей Данилов

И номер в гостинице был роскошен (в понимании, конечно, провинциальных хозяйчиков и дизайнеров), и притомился я после перелета достаточно, а все равно было не уснуть. Я выходил на балкон, смотрел на море, слышал неумолчное гудение порта, постукивание буксиров, видел помаргивание огней на другой стороне бухты. От этих звуков и зрелища само собой в сердце просыпалось детство. Некогда мы жили с мамой и папой в трех кварталах от теперешней моей гостиницы, и наши окна так же выходили на море, и самым первым моим воспоминанием была картина ночного порта. А потом моя здешняя жизнь вдруг в одночасье оборвалась – когда погибла мама и отец вывез меня в Москву. И вернулся я сюда только в день свадьбы с моей первой женой Наташей. «Первой женой», – усмехнулся я своему собственному определению – как будто у меня есть или будет вторая, третья и прочие. Нет, после горячей любви и столь же горячей неудачи с Натальей я понял, что женитьба – институт, предназначенный не для меня. Когда в процессе совместной жизни потихоньку выясняется, что ты видишь своего любимого человека действительно насквозь… Когда у него от тебя не остается ни единой тайны… И если ты берешь за руку незнакомца – и уже многое о нем знаешь, – то как быть с еженощным сплетением тел в койке? А у нее, твоей благоверной, нет ни малейшего шанса сыграть на равных, то есть узнать о тебе хотя бы даже одну десятую часть той подноготной, что ты знаешь о ней… При подобном раскладе тебе будет вечно неловко. И стыдно, и скучно. А ее такая ситуация начинает постоянно злить.