Читать книгу "Колодец старого волхва - Елизавета Дворецкая"

Вот и сейчас князь Владимир видел, что его любимец признает за собой некоторую вину, и обращался к нему.

— Чтобы Явор с тобой первый задрался — не поверю. — Князь сурово покачал головой, но Дунай не тревожился, зная, что сумеет оправдаться перед своим Солнышком. — А ты что же? В поход не терпится? Кровь играет? Так пошел бы дров порубил — меньше шума, а больше толку.

Белгородцы тревожно молчали, а киевляне негромко засмеялись, — они знали, что князь не унизит своего любимца холопьей работой. Знал это и сам Дунай. Краем глаза окинув напряженные лица белгородцев, он решил, что они уже достаточно напуганы княжеской строгостью и можно ему начинать.

— Уж прости меня, княже-Солнышко, не со зла я, а по неразумию! — покаянно кланяясь, заговорил он. — Да и драться-то я не хотел, на дороге случился. Кабы знать мне, что белгородские молодцы так горячи, я бы по стеночке пробирался.

Он рассказывал, стараясь позабавить князя, но ничего, к чести своей, не приврал. Дунай вовсе не старался обвинить противника и выгородить себя, а даже брал на себя больше вины, чем было на самом деле. И все у него выходило так легко, словно ради забавы и было затеяно.

Киевляне открыто смеялись, и белгородцы начали посмеиваться в бороды. С каждым словом Дуная лицо князя смягчалось, морщинка исчезла с его лба, на устах появилась улыбка — и словно солнце взошло в палате, разогнав тяжелые тучи досады.

Даже Явор пару раз усмехнулся. Видя, как гладко и весело рассказывает Дунай, с каким удовольствием слушают его князь и киевляне — словно гусляра на пиру, — он удивлялся своему бывшему противнику, столь ловкому и языком, и кулаком.

— И куда ж ты так спешил, что такого детинушку не приметил? — спросил князь у Явора. — Об него и не такие спотыкались! Что же у тебя за дело было, что и часа не терпело?

Явор посмотрел ему в лицо, уже не боясь встретить взгляд потомка Дажьбога. На сердце его полегчало, гнев и обида ушли куда-то, словно муть, унесенная чистым ручьем. Осталось только горячее желание послужить князю-Солнышку, быть ему полезным.

— С поклоном я к тебе пришел, светлый княже! — Явор поклонился сначала князю, потом тысяцкому Вышене. — И к тебе, воеводо-батюшко! Речам таким гладким я не обучен, да меч в руках держать умею. Засиделся я в Белгороде. Возьми меня в поход, княже-Солнышко! Как я воеводе служил, он скажет, а как тебе послужу — сам увидишь.

Владимир Святославич помедлил, оглядывая его рост, сложение и лицо. Даже его ближняя дружина, случалось, несла потери и нуждалась в пополнении.

— Возьми его, княже! — сказал воевода Ратибор. — Я сего молодца с отроческих годов знаю, воин он добрый!

— Он побратим мой, княже, — сказал его сын Ведислав, взглядом подбадривая Явора. — Я за него как за себя ручаюсь. Возьми его.

Князь Владимир переводил взгляд с одного говорившего на другого, и ему нравились их речи. В Яворе Владимир видел крепость тела и твердость духа, он понравился князю и тем, что не побоялся схватиться с Дунаем, и тем, что так быстро остыл от гнева. В походе на такого кметя можно положиться, и князь готов был благосклонно отнестись к его просьбе.

— Ну, ежели твой побратим, Ведиславе, стало быть, славного рода кметь! — сказал он сыну Рати-бора и перевел взгляд на Вышеню. — А ты что скажешь, воеводо? Отдашь мне сего молодца?

— Не отдам! — решительно отрезал Вышеня и с непреклонным видом покрутил головой. — Все здесь твое, хочешь — бискупа Никиту забирай, а Явора не отдам. Чего в чуди будет — Бог весть, а у нас тут степь под боком — сам ведаешь. Стены у нас крепкие, тебе спасибо, да без воев не надежнее будут плетня осинового. Не гневайся, не для себя держу молодца, а ради покоя земли русской!

Князь Владимир помедлил, в раздумье постучал пальцами по резному подлокотнику кресла. Он видел непреклонность Вышени и не хотел с ним ссориться — ведь на этого человека он оставлял Белгород, а за ним и Киев.

— И девицы здешние заплачут по нем горько! — подал голос Светлояр Зови-Гром, Владимиров сотник. — Воеводская дочка птицей с верхних сеней спорхнула — заступить его от Дунаевых попреков!

Киевляне заулыбались, Вышеня нахмурился. Князь Владимир тоже усмехнулся, чело его разгладилось, он принял решение. Ради дружбы с Вышеней приходилось отказаться от Явора, но он жалел об этом только краткий миг. Да, Явор пригодился бы ему в походе, но и здесь, на рубеже вечно беспокойной степи, сильный и умелый воин тоже не будет лишним. И светлый князь понимал это лучше, чем кто-либо другой.

— Не пускает тебя воевода! — сказал он Явору и развел руками. — А я его не обижу, через его голову не возьму. Да ты не кручинься и обиды не держи. Я свою дружину в трудный поход веду, да и вы здесь остаетесь не на солнышке греться. Откуда, думаешь, у Переяславца ураз на щеке — печенеги оставили, Родоманова орда прошлым летом под Васильевой. Мы уходим, а вы здесь остаетесь, от печенегов Русь беречь. И не всякий на это годен, для сего дела немалая удаль нужна, оружия сила и духа крепость. Надобен ты здесь, Яворе, и место тебе здесь. Не для обиды говорю — надобен ты здесь. Уразумел?

Никто вокруг больше не улыбался. Вышеня хмурился, недовольный тем, что чуть было не лишился лучшего десятника. Даже Дунай сделался серьезен, в его голубых глазах было понимание. Явор помедлил, глядя в глаза светлого князя, как в священное пламя, и молча поклонился в ответ. Слова князя-Солнышка возродили его гордость, утвердили за ним честь не меньшую, чем за теми, кто идет покорять неведомые земли. И Явор был благодарен Владимиру — за то, что светлый князь отказал ему в просьбе, исполнения которой он совсем недавно так горячо желал.

* * *

Народился новый месяц, счастливый для всякого начинания, и князь Владимир объявил день выступления в поход. У Явора за прошедшие дни полегчало на сердце. Отказ тысяцкого отпустить его, горячее заступничество Сияны, доверие и добрые слова князя заслонили несправедливые упреки раздосадованной Медвянки, вернули ему порушенную гордость. Явор снова знал, что в Белгороде он нужен, что здесь уважают его. Вот если бы еще об этом знала Медвянка… Медвянки он больше не видел — отец не пускал ее со двора, а сам Явор к Надеже не заходил. Он хотел бы и вовсе забыть о ней, но десять раз на дню она безо всякого повода приходила ему на ум. Стараясь отвлечься, Явор усердно исполнял не только свои, но и множество чужих дел, съездил на охоту со Светлояром и Рагдаем, прыгнул на загривок кабану, так что даже оба рыкаря подивились его смелости… Но едва Явор вытер лоб, как тут же ему подумалось: видела бы его сейчас Медвянка, так не сказала бы, что ему милы тараканы за печкой. Видно, приворожила она его, если даже кабаном ее из мыслей не выбить!

За день до ухода войска к Явору явился княжеский отрок: князь Владимир звал Явора на пир в палату к своей ближней дружине и заверил, что местом он не будет обижен.

— Ты расскажи после, как и что! — кричали знакомцы Явору, когда он шел через пирующий двор к гриднице.

Явор охотнее остался бы в сенях и на гульбищах, где сидели его товарищи из белгородской дружины, но князю ведь не откажешь. Протолкавшись через сени, тоже уставленные столами, Явор шагнул через порог гридницы. В первый миг он не узнал хорошо знакомую палату — так изменила ее роскошь и богатство сегодняшнего убранства. Явору показалось даже, что он попал прямо в золотую гридницу Перунова Ирья, где бог-Громовик пирует со своими братьями и дружиной из всех славнейших витязей прошлого. И светлым солнцем, так изменившим все вокруг, был здесь князь Владимир Красно Солнышко. Сегодня он был одет в длинное нарядное платье из плотного блестящего византийского шелка — пурпурного, как подобает высшему земному властителю, с вытканным узором в виде желто-белых крылатых зверей. Золотое шитье платья, золотой пояс, золотая гривна на груди, алая шапка, отороченная черным соболем, делали князя ослепительно прекрасным и величественным — само красно Солнце в зените озаряло сиянием гридницу.