Читать книгу "Отпусти кого любишь - Иосиф Гольман"

Тот, зарывшись лицом в мамину пушистую кофту, молча кивнул.

– И с Машей будет все нормально, – подвел итог отец. – Пока не знаю как, но на улице не останется. И давай успокаиваться. Дальше будем жить без истерик. Хорошо?

– Хорошо, – сказал Лешка, вытирая тыльной стороной ладони слезы и действительно успокаиваясь. – Только Машка будет со мной всегда.

Греков счел за лучшее сменить тему разговора. Идея удочерить дочь Степана его по-прежнему не прельщала. Но его собственный сын ему определенно начал нравиться.

Вот такая вчера произошла беседа, и после всех свалившихся на него событий Егор мог думать только об этом.

И тут в кабинет зашла Валентина.

– Народ говорит, ты не в себе, – как всегда без предисловий начала она.

– Дверь закрой поплотнее, – попросил Егор.

– А что, прямо здесь оргию устроим? – полюбопытствовала та.

Сегодня у нее явно было хорошее настроение. И Грекову очень не хотелось его портить своими бедами. Но сама напросилась.

Валентина села напротив, протянула к Грекову руки и ладонями обняла за щеки.

– Я решила выйти за тебя замуж, – наконец сказала она.

– Решение окончательное? – поинтересовался Егор.

– И обжалованию не подлежит, – улыбнулась Валентина. – Или ты против?

– Да вроде не против, – задумался Греков. – Только ты про мое семейное положение в курсе?

– Меня твои алименты не пугают, – уже серьезно сказала Валентина. – Я женщина обеспеченная.

– У меня, кроме алиментов, еще сын есть.

– Но он же с мамой живет, – не поняла та.

– Уже и не знаю. Возможно, что со мной. У Женьки – рак.

– Вот как. – Валентина знала имя бывшей жены Грекова, и ее настроение сразу упало.

– Вот так, – суховато закончил Греков. А напоследок совсем добил: – Там еще один ребенок имеется. Если Женька умрет, о нем тоже придется думать.

– Хорошо, – сказала Валентина, вставая. – Буду думать. – И, не прощаясь, вышла из кабинета.

Мария Васильевна зашла в кабинет, пытливо посмотрела на шефа. Валентину она откровенно не любила и, если бы не подавленный вид Грекова, была бы только рада их ссоре.

Потом она принесла свежий чай, и на этот раз Греков его машинально выпил. Так же, не выходя из транса, машинально посмотрел на часы. За делами полдня пробежало.

Снял трубку с телефона, решив еще раз попробовать набрать Женькин номер.

В этот же момент зазвонил мобильный. Взглянув на дисплей, понял: она. Нажал на кнопку приема.

– Ну что? – сразу спросил он. – Ясность есть?

– Ясность есть, – ответила бывшая жена. – Пусть и неполная, но, безусловно, ясность.

– Ну так говори! – не выдержал он.

– Пятьдесят на пятьдесят, – даже как-то весело рассмеялась Женька. – Как в казино. Приеду – расскажу подробно. – И дала отбой.

Егор еще зачем-то послушал короткие гудки, после чего тоже отключил аппарат.

8

Женька врала, когда сказала Грекову, что хочет ехать одна. Конечно, она не хотела ехать одна. Она вообще не хотела ехать туда, где ей поставят то, что они называют окончательным диагнозом.

В их городке онкодиспансера, конечно, не было, но грамотные врачи-то были. И они пусть с оговорками и утешительным привиранием, но кое-что из ее будущего ей прояснили.

Не очень-то оставалось у нее будущего.

Про это говорили нехорошие «стекла» (как они называли пробы, действительно зажатые между двумя стеклышками) из пунктата. На это же намекала настороженность врачихи, долго пальпировавшей ее груди. Со всем этим нехорошим оказалось несложно разобраться с помощью Интернета, благо Интернет в отличие от онкодиспансера в их городке был.

Единственно, что оставалось хорошим, – как ни странно, ее физическое самочувствие. Она и к врачу-то пошла не потому, что плохо себя чувствовала, а посмотрев пугающую передачу по телику про рак груди – мол, надо всем старше тридцати раз в год проходить обследование.

Вот прошла на свою голову.

Сначала вообще жить не хотелось, недаром ее первым делом направили к психологу, такая единица тоже в их городке была, одна на все его население. Анжелика Викторовна, уже немолодая дама, долго успокаивала Женьку, даже пилюли ей выписала специальные, которые без треугольной печати ни в одной аптеке не получить.

Хотя положительный результат случился по причинам, вовсе не зависящим от хитрых пилюль.

Причин было две.

Первая – опытная докторица отвела ее в кабинет медстатистики и дала посмотреть, сколько «первичных раков» обнаружили за год только в их маленьком районе, куда входил городишко с заводом да два десятка полупустых деревень. Получалось, что беда Женьки по меньшей мере неоригинальна. Это не то чтобы утешало, но каким-то непонятным образом успокаивало. По крайней мере, не оставалось ощущения какой-то безмерной обиды, что у всех все хорошо, а у нее одной – бездна вместо завтра.

Не у одной.

Второе «лекарство» она получила дома и сразу в большом количестве.

Дело в том, что дома все так же хотели есть, как и до ее похода в поликлинику и сдачи анализов. За Лешкой так же надо было следить: гемофилия – это как мина замедленного действия, взорваться может в любой момент. А Машка так же какалась то в штаны, то в памперсы, так же постоянно требовала маминого внимания и так же взрывалась ревом, если его немедленно не получала.

К тому же никто не снял с Грековой забот по палаткам и новому магазину. Короче, как всегда, к ночи уматывалась так, что падала в койку и мгновенно засыпала.

Плохо было по утрам, и то не сразу.

Просыпалась, как всегда, в отличном настроении. И, как всегда, начинала строить планы – и близкие, на день, и дальние, с прицелом. Вот тут-то и вспоминалось…

Если Лешка уже был в школе, а Машка спала, то ревела – без звука, чтобы не напугать ребенка, но до стонов, до спазмов, боясь и яростно не желая расставаться с такой вовсе не надоевшей ей жизнью. А если дети были рядом, то просто молча терпела, пока работа вновь не брала ее в свой ежеминутный водоворот: ведь теперь, кроме обычных дел, добавилась возня по «консервации» бизнеса и продаже всего, чего можно.

Когда анализы были получены и направление выдано на руки, Женька позвонила Грекову, взяла детей и поехала в столицу.

Она вышла из автобуса (деньги экономила, считая их уже не вполне своими) далеко за городской чертой, хотя больница по статусу являлась московской.

Воздух здесь был чистый, птицы кричали весело, радовались подходящему деньку – морозному, но ясному, солнечному.