Читать книгу "Колдун. Сквозь века. - Елена Синякова"

Я вернулась домой поздним вечером, со странным подавленным чувством, словно ждала того, что не получила, как бывает в Рождество, когда родители подарили тебе не то, что ты просил, и ожидание стало тягостным и болезненным, а радость от подарка горькой и едкой.

Кольцо жгло палец, и я постоянно крутила его, в конце концов сняв и положив на зеркало.

Даже не стала убирать в шкатулку, подумав о том, что надену утром.

В эту ночь я тоже не стала выключать свет, чувствуя себя сумасшедшей, потому что была не в силах найти оправдания даже своим поступкам, не говоря уже о том, что, как мне казалось, происходило вокруг.

Я боялась засыпать. Не потому, что думала, что произойдет что-то плохое.

Мне казалось, что снова явится ОН, и следующим утром будет еще сложнее заставлять себя не думать о нем….

— Ты придешь ко мне сама. По своей воле и по с желанию и отдашь мне все то, что я захочу.

Я слышала его голос, будто сотканный из самой темноты, не понимая, откуда именно он доносится, словно стояла внутри шара, наполненного им, где не было входа и выхода — только мои эмоции и тьма, которая кружила и заманивала в свои сети.

— Я пришла и готова, — выдохнула я, даже если внутри все скрутило от страха.

Он ведь сказал, что отпустит меня один раз.

Только один раз у меня был шанс на спасение, и только что я его потеряла, сделав свой выбор, когда пути назад уже не было.

Если бы я пришла темной безлунной ночью на заброшенное кладбище, увидев в темноте нечто необъяснимое, то, наверное, боялась бы меньше, чем сейчас, потому что этот мужчина и был олицетворением всего самого темного, запретного и страшного, о чем люди боятся даже подумать. А если и думают, то только горячо крестясь!

— Иди за мной.

Я снова видела лишь его силуэт в ночи — высокий, статный, пугающий своей силой, и в то же время грацией, с которой он спокойно вышагивал по снегу, словно сама земля расступалась перед ним, пока я пробиралась через сугробы скованно и неловко, чтобы ступить на тропу, которую он оставлял за собой.

В лесу было так тихо, что становилось жутко.

Ни одна птица не спорхнула с ветвей. Ни одна сова не ухнула нам вслед, словно в этом месте и не было ничего живого. Даже ветер не играл с кронами деревьев, будто и он притих, глядя свысока за тем, что будет происходить дальше.

— За кем из умерших ты пришла ко мне, девочка?

Я сковано остановилась, застыв, когда мужчина вышел на поляну, больше похожую на древнее капище, где по кругу возвышались обработанные деревянные столпы с какими-то символами и изображениями, а в центре этого круга горел ровным пламенем небольшой костер, возле которого он и сел, величественно и властно, напоминая сейчас великих и мудрых королей древности, о которых слагали красивые легенды, даже в своем черном одеянии и с этими синющими глазами, которые наблюдали за мной, словно зверь из непроглядной тьмы.

Он сделал жест рукой, приглашая меня присесть напротив него, по другую сторону от костра, где вместо сидения было небольшое поваленное дерево, куда я опустилась осторожно и сковано, тихо ответив:

— За бабушкой. Она умерла…

— Три дня назад, — вместо меня ответил мужчина, взяв в руки ветку, которую легко сломал и подбросил в костер, отчего тот затрещал, словно принимая в жертву еще один кусочек дерева. Его руки были в черных перчатках, но даже через эту кожу можно было рассмотреть сильные широкие ладони и длинные пальцы. — Что ты хочешь узнать у нее?

Впервые страх отступил, освобождая меняиз своего колючего, холодного плена, но обнажая душу и ту боль, которая душила изнутри все эти дни, подтолкнув к этому месту и тому, что я оказалась сейчас здесь.

Я не сразу смогла ответить, чувствуя, что слезы, словно огромный огненный шар внутри, поднимаются из груди в горло, не давая дышать.

Эту боль невозможно было выплакать. Нельзя было передать словами. Сколько бы я не стонала, не рыдала и не кричала, а лучше не становилось. Мне говорили, что прошло слишком мало времени, чтобы стало легче, а я знала уже сейчас, что лучше мне не станет, я просто должна научиться с этим жить.

Время шло, а я никак не могла начать говорить, глотая слезы, и чувствуя, что в груди вместо сердца раскаленная дыра, моргая быстро-быстро мокрыми ресницами, чтобы прогнать слезы, и удивляясь тому, что мужчина не подгонял меня.

Он не язвил, не злился, просто сидел по ту сторону огня, глядя на меня своими синими глазами странно и глубоко, словно впитывал в себя каждую мою эмоцию, смакуя ее, и пробуя на вкус, как давно позабытое, но такое желанное лакомство.

— Ее смерть была внезапной… — смогла прохрипеть я неловко, только через какое-то время, вытирая мокрые ресницы тыльной стороной ладони и видя теперь, что мужчина чуть дернул черной бровью, словно не был согласен с тем, что услышал, однако не стал перебивать, а просто слушал, что я скажу. — И я не успела попрощаться.

- Кто отправил тебя из дома в этот день? — спросил он немного резко, на что я выпрямилась, напряженная, словно тетива лука, но понимая, что он не станет задавать бессмысленных вопросов, потому что видел то, что не могла видеть я, или кто-либо другой.

— Брат.

Мужчина хмыкнул злобно и тяжело, заставив меня снова поежиться от его хищного жуткого вида, когда я вдруг поняла, что именно заставляло меня напрягаться и затаивать дыхание, каждый раз, стоило только его ресницам подняться или опуститься — его зрачки!

Они отражали свет костра и луны, словно были зеркалом!

Такие зрачки бывают только у сов и волков, но не могут быть ни у одного человека!

— Он сделал все, чтобы ты не успела приехать и застать ее живой.

В груди появилась ядовитая желчь и стало тяжело дышать, потому что, видя меня впервые, этот страшный мужчина говорил вещи, которые я чувствовала долгиегоды, но не могла бы признаться в этом даже самой себе.

— Зачем ему это? — тихо прошептала я, на что мужчина вскинул глаза резко и нечеловечески быстро, всматриваясь в мои, так долго и навязчиво, словно забирался вглубь, вороша мою душу.

— Ты не захочешь узнавать ответ на свой вопрос, — он подался назад, опираясь спиной на один из деревянных столпов, и лишь сейчас я увидела, что символы на нем изображены не чернилами…они нарисованы кровью.

Тошнота от этого открытия была ядовитой, и я едва сдержалась, чтобы не вскочить на ноги, закрывая лицо руками. Не удержалась бы, если бы не его взгляд, которым он снова окинул меня в этот раз как-то лениво и задумчиво, словно я была открытой книгой, которую он читал за неимением ничего другого, более интересного.

— Уходи, — вдруг проговорил он, чуть прикрывая свои ужасные глаза пеленой ресниц, на кончиках которых дрожали блики пламени костра, но продолжая наблюдать за мной пристально и тяжело, я ахнула, вскакивая со своего места: