Читать книгу "Черный ферзь - Михаил Савеличев"

– Вот ты о чем, – Церцерсис потер глаза. – Слыхал я о такой мути. Слыхал. Человек – отдельно. Так вот, брось!

– Что бросить?

– Думать так брось! Нет никаких людей по отдельности, понятно? Нет! Если ты по отдельности жрешь или там в гальюне сидишь, то это еще не делает тебя человеком.

– То есть, ты тоже не человек? Не отдельный человек? – поинтересовался Сворден.

– Не отдельный, – согласился Церцерсис. – Постой, уж не считаешь ли ты себя…?

Сворден промолчал. Церцерсис хлебнул из кружки.

– Невозможно, кехертфлакш, жить в одном месте! Вот представь, что твоя, – Церцерсис скривился от отвращения, – твоя… хм, Флекиг вылезла из-под теплого одеяла, взяла нож и пришила бы, ну, например, Червяка. Дрянь существо, никчемное, только воздух портит, но все к нему как-то притерпелись. Ну, вот так случилась – прирезала его из-за отвращения. Считал бы ты себя виноватым?

– За то, что она зарезала Червяка?

– Мерзкого Червяка.

– Она бы никогда этого не сделала.

– Почему? – Церцерсис подался вперед так, что Сворден легко мог укусить его за нос. Но не стал.

– Я бы ей не позволил.

– Ты ведь спал, – объяснил Церцерсис. – Накувыркался ночью и заснул.

– Тогда, конечно, считал, – пожал плечами Сворден. – Я ведь в ответе за нее.

– То есть, она – часть тебя?

– В каком-то смысле, – сказал Сворден. – Она самостоятельный человек, но…

– Подожди, – Церцерсис еще ближе наклонился к Свордену, и тому пришлось отодвинуться. – Ты хочешь сказать, что ты и она – отдельно? Вот здесь – она, вот здесь – ты? Так? – Церцерсис развел руки.

У Свордена возникло странное чувство, что они говорят на совершенно разных языках. Слова употреблялись те же, но смысл их не совпадал.

– Э-э-э… так.

– По отдельности мы бы здесь все сгнили. Кто пошел бы на поверхность? Кто бы чинил помпы? Каждый по отдельности? – Церцерсис с сомнением посмотрел на свою руку, точно ожидая, что она отделится от тела и отправится по своим делам.

– Но если никто этого делать не будет, то все погибнут. Каждый это понимает. Поэтому и берут на себя часть общей работы.

– Ха, даже если эта часть – быть приманкой для дерваля? – спросил Церцерсис.

– Риск есть везде, – ответил Сворден, но тут же вспомнил Блошку – на существо, которое осознавало всю опасность предприятия, она никак не походила.

– Где ты такого дерьма нахватался? – вздохнул Церцерсис. – Вот, посмотри, – он растопырил пальцы, – это – Блошка, это – Гнездо, это… – Церцерсис сжал кулак. – Все они – это я. И только я решаю – кому помпы чистить, а кому на корм пойти.

– И как же ты решаешь? То есть, нет. Как ты заставляешь их выполнять то, что решаешь?

– А как ты заставляешь себя отливать? – спросил Церцерсис. – Тут и заставлять не надо. Нужно захотеть. Все остальное – дело редуктора.

– Редуктора? – переспросил Сворден.

– Да, редуктора, – подтвердил Церцерсис.

– Тот, который на баллисте?

– Да.

– Ну, хорошо. Редуктор. И что же он делает?

– Вот, – Церцерсис выпрямил пальцы, затем медленно сжал их в кулак.

Такое мы где-то проходили, мелькнуло у Свордена. Страх, презрение к человеку плюс лучевые технологии превращения гордого звучания в бурление желудка – сытого или пустого – разницы нет.

– У меня появилась идея, – Церцерсис встал, подошел к крану и налил еще воды. Громко отхлебнул.

– Приди с той стороны в наш мир могущественные люди, отдельные люди, такие, о которых ты толкуешь, то они немедленно начали бы наводить здесь свои порядки. Ведь они бы нас пожалели. Жуткий мир. Кровавая бойня. Блошек не бережем. Жалость – страшное чувство, Сворден. Она заставляет думать, что весь мир в твоей власти. Или желать этого.

– Что тут плохого? – спросил Сворден. – Разве в мире нет ничего, что надо изменить? А если пришельцы так могущественны, то почему бы им не взяться за это?

– Мир – дерьмо, кехертфлакш, – Церцерсис подергал двумя пальцами кончик носа. – Но из мешка дерьма и мешка галет получится два мешка дерьма. И даже здесь, – Церцерсис топнул по палубе, – стоя по колено в гноище, мне жутко представить, во что превратят мир твои отдельные пришельцы. Они будут жалеть совсем неправильные вещи.

– Вовсе они не мои, – сказал Сворден.

Что-то поскребло по обшивке, породив протяжный гул. Все внутри задрожало. Кружка с водой сдвинулась к краю. Сворден вернул ее на центр стола.

По коридору затопали. Дверь отодвинулась, и внутрь заглянул Кронштейн, как обычно перепачканный смазкой. Кожаная шапка съехала на одно ухо, темные очки-консервы задраны на лоб. Зубами он привычно прикусил длинный болт.

– Усадка! Утряска! – сообщил Кронштейн. – Вода просочилась в трюмы! Помпы забило! – болт на каждом слове перемещался из одного уголка рта в другой и обратно. – Трави давление в гальюнах!

– Было у отца два сына, старший – умный, младший – трюмный, – проворчал обычную присказку Церцерсис. Он всегда ее повторял, как только Кронштейн попадался ему на глаза, непонятно что имея в виду. – Чего тебе, человек?

– Так говорю же – вода в трюмах! – Болт переместился почти к левому уху Кронштейна. – Пожар в торпедном отсеке! Приступаю к стабилизации глубины без хода!

– Сходи проверь, – кивнул Церцерсис Свордену.

– Пятнистую прислать? – уточнил Сворден.

– Кехертфлакш!

– Я так и понял. Пошли, – Сворден вытолкал Кронштейна в коридор, вытащил у того изо рта болт и положил в карман.

– Суши выгородки! – во рту механика чудом возник новый болт. Из карманов он точно ничего не доставал.

Спуск на нижние уровни кладбища затопленных дасбутов замедлялся тем, что каждый люк на пути приходилось отпирать и запирать – Церцерсис свирепо следил за герметичностью отсеков. Кремальеры и клинкеты отлаживались и проверялась до тех пор, пока Церцерсис самолично не обследовал и одобрял каждую переборку. Или не одобрял. Тогда у механиков наступали особо трудные вахты.

Но на нижних уровнях добиться герметичности почти невозможно. Там, в толще жидкого грунта, покоились самые древние дасбуты, ржавеющие и сминаемые колоссальной тяжестью многих поколений металлических отложений. Гноище постепенно просачивалось в трюмы, заполняло отсек за отсеком, палубу за палубой, пока полностью не отвоевывало мертвую машину у людей. Тогда приходилось отдавать концы переходов через затопленный дасбут, и возводить обходные из одной части колонии в другую. Если таковые пути требовались. Иначе потерявших связь просто бросали умирать.

Выискивать тонущие дасбуты и являлось одной из обязанностей Кронштейна. Он единственный, кто знал каждый закоулок гноища как свои болты в зубах. А малейшую течь чувствовал, словно прыщ на собственной заднице.