Читать книгу "Незнакомая дочь - Элена Ферранте"

В те годы я пребывала в отчаянии – не могла больше заниматься наукой, уныло играла с детьми, казалась себе неодушевленным предметом, не испытывала никаких желаний. Когда из комнаты слышался крик Марты, я вздыхала почти с облегчением. Выбиралась из-под стола, прерывая игру Бьянки и не чувствуя себя виноватой: ведь это не я сама сбегала от дочери, меня звала моя вторая дочь. Мне нужно идти к Марте, говорила я, сейчас вернусь, подожди. Бьянка начинала плакать.

Однажды, когда мною владело ощущение полного бессилия, я решила отдать Бьянке Мину: мне показалось, что это будет достойный поступок, что я нашла верный способ смягчить ревность Бьянки к младшей сестре. Поэтому я выудила старую куклу из большой картонной коробки, стоявшей на шкафу, и сказала: “Посмотри, ее зовут Мина, с этой куклой играла твоя мама, когда была маленькой. Я дарю ее тебе”. Я думала, что Бьянка тоже ее полюбит и будет с ней самозабвенно играть, как когда-то играла я. Вместо этого она тут же отложила ее в сторону. Мина девочке явно не понравилась. Она предпочла ей уродливую тряпичную куклу с волосами из желтой шерсти, которую откуда-то привез отец. Мне было очень горько.

Однажды Бьянка играла на балконе: ей там очень нравилось. С первых дней весны я оставляла ее там: у меня не было времени выводить дочку на улицу, но я хотела, чтобы она находилась на воздухе, на солнце, даже если вокруг стоял шум от машин и пахло выхлопными газами. Месяцами мне не удавалось выкроить ни минуты, чтобы открыть книгу, я была измотана и зла, денег не хватало, к тому же я почти не спала. И вот я пришла посмотреть, как там Бьянка, и обнаружила, что она сидит на Мине, как будто на скамейке, и играет со своей любимой куклой. Я велела ей немедленно встать и не портить вещь, которая дорога мне с детства, сказала, что она ведет себя скверно, что она неблагодарная. Именно так и сказала – неблагодарная. Кажется, потом я стала кричать, что зря я ей ее подарила, что это моя кукла, что я заберу ее обратно.

Сколько же всего мы говорим нашим детям, сколько всего делаем в стенах своего дома. Бьянка уже тогда отличалась хладнокровием и хорошо умела скрывать тревогу и волнение. Она осталась сидеть на Мине и произнесла, чеканя каждое слово, как делает до сих пор, когда объявляет о своих желаниях так, будто выдвигает ультиматум: “Нет, она теперь моя”. Я не сдержалась и злобно толкнула ее, а ведь это была всего-то трехлетняя девочка, хотя в тот момент мне и почудилось, что она старше и сильнее меня. Я вырвала у нее Мину, и дочка наконец испугалась. Я обнаружила, что Бьянка полностью раздела куклу, сняла с нее даже туфельки и носочки и с ног до головы изрисовала ее маркером. Конечно, все можно было исправить, но я решила, что кукла испорчена окончательно. В те годы мне все казалось непоправимым, во мне самой что-то непоправимо испортилось. Я швырнула куклу через перила балкона.

Я смотрела, как она летит вниз, и испытывала жестокую радость. Когда игрушка упала на асфальт, она показалась мне ужасно уродливой. Не знаю, сколько времени я простояла, опершись на перила и наблюдая, как машины одна за другой давят ее колесами. А потом заметила, что Бьянка стоит рядом на коленях, прижавшись лбом к балконным прутьям. Тогда я взяла ее на руки, вернее, она снисходительно позволила себя взять. Я долго целовала ее, крепко прижимала к себе, точно желая вернуть обратно в свое чрево. “Ты делаешь мне больно, мама, мне больно”. Я положила куклу Элены на диван голым животом вверх.

Гроза быстро переместилась с моря на сушу, она бушевала, сыпала ослепительными молниями, оглушала раскатами грома, похожими на взрывы начиненных тротилом машин. Я поспешила закрыть окно в спальне, так что дождь не успел залить лампу на тумбочке. Забралась на кровать, подложила под спину подушки и начала читать, попутно делая заметки в ноутбуке.

Чтение и письмо всегда служили мне успокоительным средством.

Глава 12

От работы меня отвлек красноватый свет: дождь кончился. Я аккуратно подкрасилась, тщательно оделась, мне хотелось выглядеть достойно, как настоящая леди. Я вышла из дома. В воскресенье на променаде было просторнее и тише, чем субботним вечером, людской поток, хлынувший сюда в выходные, почти иссяк. Я немного погуляла по берегу, затем пошла в ресторан рядом с крытым рынком. Встретила Джино – в той же одежде, в которой я его видела на пляже, вероятно, он только что вернулся оттуда. Он почтительно поздоровался со мной и хотел уже идти дальше, но я остановилась, вынудив остановиться и его.

Мне захотелось услышать собственный голос и оценить его звучание в сравнении с голосом другого человека. Я спросила Джино, что произошло на пляже, когда началась гроза. Он сказал, что поднялся шквалистый ветер и много зонтиков вырвало из земли. Люди убежали под навес, спрятались от ливня в баре, но места всем не хватило. Народ постепенно стал расходиться, и пляж опустел.

– Как хорошо, что вы ушли пораньше.

– Я люблю грозу.

– Ваши книги и тетради были бы испорчены.

– А твоя книга промокла?

– Немного.

– Что ты изучаешь?

– Право.

– Сколько тебе еще учиться?

– Я уходил, потом вернулся. Потерял время. Вы преподаете в университете?

– Да.

– Что?

– Английскую литературу.

– Я понял, что вы знаете несколько языков.

Я рассмеялась.

– Знаю, но не очень хорошо, тоже потеряла время. Работаю по двенадцать часов в день, и мною пользуются все кому не лень.

Мы немного прошлись, я расслабилась, говорила о том о сем, стараясь, чтобы он чувствовал себя уверенно, хотя прекрасно понимала, как мы выглядим со стороны: я, хорошо одетая синьора, и он – в испачканных песком шортах и майке, в пляжных тапочках. Я забавлялась и была довольна собой. Увидели бы меня сейчас Бьянка и Марта, еще лет сто дразнили бы.

Он явно был их ровесником, этот мальчик, худой и подвижный, нуждавшийся в заботе. Такие примерно парни мне и нравились в юности – высокие, худощавые, черноволосые, как друзья Марты, а не низкорослые блондины, коренастые и упитанные, как приятели Бьянки, почти одного с ней роста, с голубыми глазами и просвечивающими сквозь белую кожу синеватыми венами. Но я всех их любила, первых воздыхателей моих дочерей, и относилась к ним подчеркнуто тепло. Вероятно, хотела вознаградить за то, что они оценили красоту и достоинства моих дочерей и тем не пришлось тревожиться о своей внешности, сомневаться в силе своего очарования. А может, мне хотелось отблагодарить их за то, что они оградили меня от дурного настроения девочек, от упреков и жалоб, от необходимости их успокаивать: “Я страшная, я толстая! – В вашем возрасте я тоже считала себя страшной и толстой! – И вовсе ты не была страшной и толстой, ты была красивой! – И вы тоже красивые. Разве вы не замечаете, как они на вас смотрят? – Ничего подобного! Они не на нас смотрят, а на тебя!”

На ком останавливались полные вожделения взгляды? Когда Бьянке было пятнадцать, а Марте тринадцать, мне было меньше сорока. Их подростковые фигурки оформились почти одновременно. Некоторое время я еще по старой памяти считала, что мужчины на улице оборачиваются на меня, как это было последние двадцать пять лет, и я привычно встречала их взгляды и терпела. Но потом поняла, что эти взгляды, скользнув по мне, останавливаются на них, и встревожилась, и обрадовалась, и в конце концов с иронией сказала сама себе: сезон подходит к концу.