Читать книгу "Раздевайся, Семёнова! - Лючия фон Беренготт"

Еще неизвестно, кто из нас торт с вишенкой, беспомощно подумала я, оглядывая его великолепную фигуру и следя за движениями длинных, сильных пальцев. А еще порадовалась, что все это происходит именно с ним, а не с кем-то, похожим на нашего профессора по социологии – лысого, престарелого пузана с отекшей физиономией. Вот уж к кому не хотелось бы попасть в сексуальное рабство…

Передернувшись от омерзения, я огляделась, пытаясь найти глазами Юльку, и, конечно же, не нашла. Судя по последней эсэмэске, подруга уже устроилась в первых рядах, и долго удерживать мне место в переполненном зале не имеет возможности. Я сильно не расстроилась - не очень-то и хотелось в первые ряды при нынешнем раскладе вещей.

Плюхнувшись на первое попавшееся свободное сиденье с краю, я вытащила тетрадь, ручку, и приготовилась играть роль ничем не примечательной, прилежной студентки, внимающей объяснениям своего препода.

Вот только этот препод почему-то вдруг замолчал, уставившись на меня со своего ученого пьедестала за кафедрой. Я недоуменно оглядела себя, чуть нахмурившись – что со мной не так?

- Что ж, продолжим…

Сглотнув слюну так громко, что это было слышно в микрофон, Знаменский с трудом отвернулся и принялся что-то показывать указкой-лазером на доске, периодически возвращаясь ко мне взглядом – будто его притягивало совершенно непреодолимым магнитом.

Нет, я, конечно, помнила, что Виктор Алексеевич неравнодушен к моим… женским прелестям, но все же не настолько он глуп, чтобы реагировать вот так, в открытую – при таком-то скоплении народа.

Недоумевая, я опустила глаза и, не удержавшись, громко ахнула, сообразив в чем дело.

Место, куда я по-быстрому уселась, чтобы никому не мешать, было последним в четвертом ряду. Сам же ряд был не простой – начиная новый, более широкий ярус, он был выше и на несколько сидений в обе стороны длиннее, чем первые три, ближайшие к кафедре. То есть, выходило, что между мной и смотрящим на меня снизу вверх Знаменским нет никакой преграды – нижних-то рядов под мной не было!

А я – в тонюсеньких чулочках-невидимках и в очень, ОЧЕНЬ короткой юбке. И в черных, кружевных трусиках под всей этой красотой.

- О господи… - выдохнула я и попыталась заложить ногу на ногу.

Не вышло – в этой конкретной аудитории столы были слишком низкие, чтобы сидеть за ними, заложив ногу на ногу.

Тогда я изо всех сил стиснула колени вместе, надеясь, что он хотя бы трусов моих не видит. Хотя какое там… Видит, конечно. И будет уверен, что разоделась я так именно для него – специально для нашего «развлечения» после лекции. И села на это весьма компрометирующее место – тоже специально.

Нет, юбку-то я надела, конечно, для него… Ну, то есть, потому что он так сказал… Точнее, он не сказал, что именно с этими чулками я должна ее надеть… и с этими блядскими, черными… чуть-ли-не стрингами…

– Аргхх, – тихо прорычала я и уронила голову на руки, забыв, что, когда сгибается спина, автоматически раздвигаются ноги.

– Рассмотрим теории Рокфеллера и Карнеги как создателей вертикально-интегрированных… кхм-кхм… отношений… – закашлялся Виктор Алексеевич, выбрав именно этот момент, чтобы бросить на меня очередной выразительный взгляд.

Боком! – поняла я. Надо сесть боком! Тогда и ногу можно на ногу закинуть!

Увы! Слишком резко повернувшись, я почувствовала, как моя юбка лезет наверх, задираясь чуть ли не до бедер.

Резко замолчав, Знаменский вдруг щелкнул пальцами и объявил, не вставая.

– А теперь, уважаемые, все внимание на доску. Послушаем гуру современной теории потребления, которую широко используют в экономике – всем известного Абрахама Маслоу…

Поиграв с кнопками на консоли, вмонтированной в лекторский стол, он спустил вниз большой белый экран для показа фильмов, на котором сразу же появилось ютьюбовское приложение. Приглушил свет и отъехал на своем кресле немного в сторону, чтобы не заслонять головой обзор.

– Слушаем и смотрим внимательно. По материалу этого видео в конце урока будет простой и короткий тест.

На белом экране появился сухонький, очкастый старичок с трубкой во рту, а у меня на экране телефона всплыло сообщение.

«Хочешь поиграть прямо сейчас? Как мило. Что ж, давай, поиграем, Семёнова, я не против».

***

Какое поиграем? Он что, с дуба рухнул? Или решил, что раз я все равно его отвлекаю, то гори оно все синим огнем?

Я в недоумении уставилась на экран, и следующая инструкция не заставило себя ждать.

«Сядь, как сидела раньше».

Ах ты извращенец! Поставил всем киношку, чтобы без помех пялиться мне под юбку?

Я бросила в сторону кафедры возмущенный взгляд, но он даже не смотрел на меня. Печатает новое сообщение, поняла я. Все еще боком, я попыталась оправить юбку – чтобы, если уж придется повернуться, не выглядеть сидящей в одних чулках вообще.

«Ничего не трогай, просто развернись вперед».

Вот сволочь!

Я дождалась, пока он посмотрит в мою сторону, и молча, поджав губы, помотала головой.

«Еще мгновение, и ты будешь стонать с этого самого экрана», – пообещали мне.

Да, это действенная угроза.

Пожалуйста, не надо, прошептала я одними губами. Написать ему, что я потом все сделаю? Чтобы он не мучил меня сейчас, на лекции – где меня могут увидеть, где не место для подобных «игр»?

Но я не могла ничего написать на блокированный номер – это было невозможно.

Оставалось одно – подчиниться или… не подчиниться.

Я взвесила все опции, скосила глаза на соседку. Полуобернувшись в сторону экрана, очкастая брюнетка лихорадочно строчила что-то в большой и толстой тетради. И я ее понимала – потому что, если Знаменский пообещал короткий и простой тест – можете не сомневаться, коротким и простым он будет для него одного.

Что ж… Если я послушаюсь – скорее всего ничего плохого не случится. Разве что достоинство мое постучится робко откуда-то снизу, из-под пола. А оно, если разобраться, уже и так давно там.

А вот если взбрыкну и устрою бунт на корабле…

И в этот самый момент, не дожидаясь еще одного сообщения, я решилась. Вот так просто, без лишних пинков и угроз, заставила себя расслабиться и… поплыть по течению. А, точнее, повернулась коленями вперед и даже слегка их раздвинула.

Сердце мое сразу же гулко и тяжело забилось в груди, во рту все пересохло, а от жаркого, потемневшего взгляда, подаренного мне, захотелось упасть на спину и задрать лапки кверху.

Боже, если я плыву от одной только мысли о том, что он вот так смотрит на меня, что же дальше-то будет? Подставлю бочок и задрыгаю ножкой?

«Умница…», – похвалил меня Знаменский очередным сообщением, и мне показалось, что он сделал это вслух – будто вживую услышала его глубокий, бархатный голос у себя в голове.