Читать книгу "Короткие слова – великие лекарства - Микаэль Юрас"

Мелани, которая обычно медлит с ответом, несомненно, была испугана словами поэта. Мы, наконец, опять начнем общаться. Разговаривать. Может быть, выпьем вместе по бокалу. Пообедаем. Было приятно думать об этом. Я открыл сообщение и прочитал:

«Алекс, я жду вас сегодня в 15 часов. Мне очень нравится «Самозванец Тома». Ян».

Хорошая новость для мадам Фарбер и плохая для моего сердца. Когда ждешь от конкретного человека звонка или сообщения, которое успокоит твое ожидание, то все другие тебя раздражают. Даже самые близкие родственники или, как в данном случае, Ян и деньги, которые он мне приносит.

Мне была нужна любовь. Невесты больше нет, но есть мобильник в руке.

Социальные сети были созданы не для общения, а для утешения несчастных людей – и тех, кто потерял работу, и тех, кого изуродовал парикмахер. У меня есть работа – и такая, которая, пожалуй, возвышает человека (терапевтом становится не каждый, кто этого хочет). А мой парикмахер был бы достаточно приятным человеком, если бы не установил у себя в салоне граненый шар и не приплясывал, переходя от одного кресла к другому. Я всегда был доволен тем, как он меня стриг, хотя он и тратил на стрижку меньше десяти минут. Поскольку я виделся с ним два дня назад, решил выложить в своей любимой социальной сети свой фотопортрет с большим контрастом. Хотел, чтобы меня полюбили в ответ. Средний план, спиной к зеркалу. У Нормана Рокуэлла есть что-то в таком же стиле, но кто об этом помнит?

Через две минуты начали приходить сообщения: «Слишком красиво», «великолепно», «прелесть»… Вечер в Каннах, я на красной дорожке, зрители кричат мое имя, чтобы привлечь мое внимание, и фотографы тоже. Опять «слишком красиво». Действительно, мое лицо, несмотря на неприятности, дышало здоровьем (странное выражение, пришедшее из другого времени). Мои друзья, мужчины и женщины, изливали на меня неиссякающий поток похвал. «Ты всегда такой же красивый». Спасибо. Нехватка сна, нехватка солнца – все это заглаживают, как полировка, лучи света. Мой мобильник устраняет проблемы. «Невероятно». Нет, именно вероятно! Я жив! И полностью владею своими ресурсами. И несколько минут был в центре внимания. Я пользуюсь этим. Ливень комплиментов от людей, которых я почти не знаю или которые не посмели бы сказать мне в лицо, как много красоты я внес в их жизнь. Муза 2.0. Если бы Ронсару выпала удача быть моим знакомым, он, несомненно, прославил бы меня сонетом. Но я бы никогда не уступил его ухаживаниям. Это не по мне.

«Сонеты для Александра».

Это заглавие звучало немного приторно и напомнило мне заглавие «Баллада для Аделины»[7]. Так называется музыкальная пьеса, которая прославила одного пианиста, слишком хорошо причесанного, чтобы быть хорошим музыкантом.

Сообщения для Александра Пантократора приходили все реже. Друзья бросились на свои клавиатуры как голодные хищники из семейства кошачьих – на добычу, а теперь насытились и отдыхали на солнце до следующей фотографии. Я не сразу решился сделать новый автопортрет. Мне казалось трудным найти новый угол зрения и новый интерьер в такой квартире, как моя. Я не желал показывать всему миру свою личную жизнь. Хотел показать только свое лицо.

«Ты не похудел немного?»

Эти несколько слов незнакомого друга – парня, с которым я встретился всего один раз за столом у друзей моих друзей, – заставили меня похолодеть. Похудел? Я никогда не взвешиваюсь. Коснуться напольных весов ступнями, дождаться, пока на дисплее появится ноль, замереть в ожидании цифры – это для меня слишком большой стресс. И доверять этому аппарату рискованно: ты никогда не уверен в правильности результата. Нет ничего лучше весов Роберваля, которыми пользовались на лекциях по естественным наукам. Старых ржавых весов.

Я подскочил к псише, чтобы проверить, действительно ли произошла та перемена в моем телосложении, которую он имел в виду. Никаких заметных признаков похудения. По какому праву он мог заставить сомневаться других? Худеть – начать исчезать. А когда не останется ничего, что можно заставить исчезнуть… Снова вспомнился Ронсар:

Я высох до костей. К порогу тьмы и хлада Я приближаюсь, глух, изглодан, черен, слаб…[8]

Социальные сети созданы для того, чтобы попытаться утешить несчастных.

Немного ономастики

Александр, Алекс.

Мои родители дали мне имя Александр. Я должен был называть себя «Александр». Выбора не было. Если бы я родился девочкой, я все равно носил бы имя Александр. Мои родители договорились бы об этом со служащим мэрии. Иначе быть не могло. Моя мать в это время писала диссертацию об Александре Дюма: «Исторические и вымышленные персонажи в творчестве Александра Дюма». Она стояла в нерешительности на границе между вымыслом и реальностью. Я был вымыслом до того, как с шумом ворвался в реальность.

Я родился в тумане и в литературе. Имя Александр мелькало у нее перед глазами сотни раз в день: Александр, Александр, Александр, Александр.

Наконец оно проникло в мои хромосомы, создало в них нарушения и погубило их. Бедные хромосомы! XX. XY. Непонятная смесь.

В конечном счете мама сделала поворот в сторону реализма и с профессиональной точки зрения. Но мне кажется, что она до сих пор предпочитает вымышленного Александра, который жил в ее голове до моего рождения. Того, о ком она мечтала. Мужественного сына с пухлыми щеками и пышными волосами. Может быть, литератора. Того, кто способен писать романы в пятьсот страниц, а не только читать их.

Итак, меня зовут Александр. Чтобы хоть в малой степени вернуть себе контроль над своей жизнью, я решил, что меня должны называть «Алекс». Уменьшительное имя – уменьшение материнской власти. Моя мать так никогда и не согласилась ни с этой символикой, ни с самим укороченным именем. Она произносит «Александр» с таким сильным ударением на последнем слоге, что кажется, будто она восклицает: «Александре!»

Восклицать всегда означает выражать какое-то чувство. Готов держать пари, что в данном случае это разочарование.

Она была разочарована моим отношением к книгам. Я не подсчитывал число употреблений того или иного слова в каком-либо романе, я не обязательно искал в книге смысл, я ни с кем не спорил по поводу толкования того или иного текста. Я искал в нем силу и чувство. Восклицательная функция текста!

Меня зовут Алекс, и я не пишу. И никогда не буду писать. Бедная мама! Кстати, она окончательно разочаровалась в сыне, когда он совершил преступление – оскорбление величества: продал редкий экземпляр «Двадцати лет спустя»[9] мошеннику-антиквару, чтобы купить себе гандбольные кроссовки с коричневыми подошвами.