Читать книгу "Битна, под небом Сеула - Жан-Мари Гюстав Леклезио"

* * *

Я перестала навещать Саломею. Нет, я не забыла ее, но учеба в университете и семинары, организацией которых я должна была заниматься три раза в неделю, съедали всё мое время. К конверту с пятьюдесятью тысячами вон я так и не притронулась, может быть потому, что считала себя обязанной продолжить начатое, а может, из-за женщины, изображенной на купюрах, высокой и немного печальной, которая напоминала мне Саломею. Эти деньги будто говорили мне: «Не забывай меня! Приди, проведай меня!» Мне даже слышался ее низкий голос: «Не будь жестокой!» Денег, которые я получала за семинары, хватало на оплату жилья, а в остальном я как-то сводила концы с концами, употребляя в пищу главным образом рамин[22] и кимчхи[23]. Моя бабушка, помню, утверждала, что питаясь одним только кимчхи – утром, днем и вечером, – вполне можно прожить. На такой диете, рассказывала она, и сидели люди, когда, заподозрив жителей провинции Чолладо в прокоммунистических настроениях, правительство Ли Сын Мана[24] стало морить их голодом.

А еще в моей жизни произошло что-то новое. Как-то, проводя вечер с друзьями, я встретила господина Пака, того самого молодого человека из книжного магазина в Чонногу, и мы с ним стали иногда встречаться по вечерам. Я узнала его имя: звали его вовсе не господин Пак, а господин Ко, потому что родом он был с острова Чеджудо[25]. Правда, я продолжала звать его именем, которое сама придумала, чтобы не переучиваться: сам-то он взял себе христианское имя Фредерик, в честь Фредерика Шопена, потому что очень любил фортепьянную музыку.

Естественно, он рассказал мне кое-что о Саломее. Знал он ее не очень хорошо; по его словам, они познакомились, когда он принес ей заказанные в магазине книги – романы на английском и французском языках, научные издания по медицине, по психологии. Разговаривая с ней, господин Пак понял, что я могла бы стать ее компаньонкой – не для бесед, не для того, чтобы менять ее образ мыслей, а чтобы разделить с ней вымышленный мир, в котором она жила. Когда человек болен, говорил господин Пак, мир вокруг него становится полностью вымышленным, – и я думаю, что он прав. И днем, и ночью я постоянно видела его лицо и ничего не могла с этим поделать. Мне нравилось в нем всё, особенно миндалевидные глаза, черные-черные и блестящие, в обрамлении ровных ресниц, и брови (я помню, как мама говорила, что самое красивое, что только может быть в красивом юноше, это брови) – изящно выгнутые, словно нарисованные углем. Мне нравился цвет его кожи, смуглой, почти красной, его коротко подстриженные волосы, сильные руки с длинными пальцами, заканчивавшимися прямоугольными ногтями: однажды он признался, что ему не хватает терпения придавать им округлую форму, что он просто подстригает их щипчиками в три приема – щелк, щелк, щелк!

У нас вошло в привычку встречаться несколько раз в неделю – по выходным или когда он рано заканчивал работу в Чонногу. Каждый раз мы решали, куда пойдем сегодня: на берег озера, в парк в центре или, если погода была хорошая, в зоосад на юге города. Я всегда любила зоопарки – не из-за зверей, сидящих в клетках (хорошо помню, как, когда я была маленькая, я торжественно поклялась, что когда-нибудь открою все клетки во всех зоопарках и выпущу на свободу этих узников, которые не сделали никому ничего плохого!), а скорее из-за самого парка с его извилистыми аллеями, обсаженными пальмами и камелиями, из-за прогуливающихся по ним людей, детей, которые бегают и кричат, и старушек, пытающихся поймать их, чтобы покормить, и, конечно же, из-за влюбленных парочек, сидящих тут и там в укромных, тенистых уголках.

Теперь я тоже ходила туда гулять с молодым человеком. Мы чинно бродили рядом по аллеям, не разговаривая ни о чем серьезном, – просто болтали как все влюбленные, которые обмениваются банальностями в стремлении лучше узнать друг друга.

– Фредерик, а правда, – говорила я, называя его теперь английским именем, – правда, что влюбленных всегда притягивает вода?

– Откуда вы знаете?

– Я не знаю, – отвечала я. – Я никогда не была влюблена.

И подумав, добавляла:

– Мне кажется, что в этом есть доля истины, потому что вода – это романтичная стихия. Во всех историях про любовь есть вода, или река, или озеро, или хотя бы пруд.

– Бассейн тоже подходит, – шутил Фредерик.

Я не решилась сказать тогда, что мне хочется, чтобы Фредерик отвез меня на морской берег, потому что в Сеуле, в этом огромном городе, такая сушь – одни дома, дороги, машины и автобусы.

В зоопарке мы доходили до вольера с зелеными обезьянками, потому что обезьянки, пусть даже запертые в клетке, это весело: они дерутся, кричат, занимаются любовью, воруют друг у друга еду – прямо как люди. Они и в городе могли бы так жить!

Мы шагали к центру сада, мне очень хотелось взять Фредерика за руку, но я не решалась. Над деревьями стояли крики птиц и обезьян, и от этого казалось, что я – во сне, огорчения реальной жизни, злоба, царившая в доме моей тетушки и ее кошмарной доченьки, – все это было так далеко.

Мы снимали немного на телефон Фредерика – дурацкие фото, как у всех, селфи, на которых мы стоим щека к щеке, а я складываю пальцы в форме буквы «V» или сердечка, сама не знаю зачем. Потом он добавлял на эти фото разные изображения – сердца, облачка, внутри которых, конечно же, было написано «Sarang[26]». А на одной фотографии он сделал чудесную надпись (такого мне никто никогда не писал):

Битна, моя звездочка.

А я вспоминала, как мама рассказывала, что имя мне выбрал мой дед по материнской линии: он хотел, чтобы я всегда блистала – и снаружи, и изнутри.

Мы оставались в зоопарке до закрытия, просто ходили по аллеям среди других посетителей, слушали, как кричат дети, обезьянки и попугаи. Впервые за долгое время я чувствовала себя свободной. Я делала всякие глупости: качалась на детских качелях, бегала вокруг фонтанов, распевала песни Коми[27], Эда Ширана или еще кого-то там. Никогда не думала, что способна на такое. Ему же нравилась прекрасная фортепьянная музыка, симфонии и песни Шуберта, а потому он смущался, и как раз это меня больше всего и веселило. Фредерик всегда был немного чопорным, даже в джинсах и куртке он выглядел так, будто на нем строгий костюм-тройка. Но мне и это в нем нравилось, мне вовсе не хотелось бы, чтобы он стал похож на этих маменькиных сыночков, которые душатся и поливают волосы лаком. С господином Паком мне было спокойно, видно было, что он знает, чего хочет в этой жизни. Этим он в корне отличался от меня: я никогда не знаю, что со мной будет завтра.