Читать книгу "Уцелевший - Чак Паланик"

«О, как прекрасны ноги твои в сандалиях, дщерь именитая! Округление бедр твоих как ожерелье…»

Несмотря на то, что снаружи все залито солнечным светом, внутри все холодное на ощупь. Свет проходит через витраж. Запах дождя, впитавшегося в цементные стены. Ощущение такое, что все сделано из полированного мрамора. Какой-то звук: капли прошедшего когда-то дождя скользят по перебруску, капли дождя из выломанных окон в крыше, капли дождя внутри непроданных склепов.

Вихри воздуха вместе с грязью и перхотью и волосами блуждают по этажу. Люди называют их экскрементами призраков.

Девушка смотрит вверх и непременно видит меня, а затем она бесшумно проходит по мраморному полу в своих черных войлочных туфлях.

Здесь можно запросто потеряться. Коридоры пересекаются под странными углами. Чтобы найти нужный склеп, понадобится карта. Галереи сменяются галереями, и они настолько длинны, что резной диван или мраморная статуя, стоящие в другом конце, могут оказаться чем-то, что вы и представить себе не можете. Повсюду пастельные мягкие мраморные тени, поэтому если вы потерялись, не паникуйте.

Девушка подходит к лестнице, и я вынужден оставаться наверху, на пол-пути между ней и ангелами, нарисованными на потолке. На полированной мраморной стене, состоящей из досок склепов, я отражаюсь в полный рост среди эпитафий.

Этот Камень Установлен В Честь.

Установлен На Этом Месте.

Установлен В Дань Уважения.

Все это относится и ко мне.

Мои заледеневшие пальцы сжимают ручку. Образец Номер 98 — розовая камелия из китайского шелка. Чистый розовый цвет доказывает, что шелк был прокипячен в мыльной воде, чтобы удалить весь серицин. Главный стебель из проволоки, покрытой зеленым полипропиленом, типичным для кустов того периода. Камелия должна означать непревзойденное превосходство.

Простое круглое лицо-маска девушки смотрит на меня снизу лестницы. Как узнать, человек она или привидение, я не знаю. На ней такое платье, что я не могу увидеть, поднимается ли грудь при вдохе. Воздух слишком теплый, чтобы ощутить ее дыхание.

Песнь Песней Соломона, Глава Седьмая, Стих Второй:[6]

Живот твой — круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино; чрево твое — ворох пшеницы, обставленный лилиями".

В Библии куча всего о сексе и еде.

Здесь, вместе с Образцом Номер 136, маленькими ракушками, раскрашенными в розовый цвет, чтобы было похоже на бутоны роз, а также с Образцом Номер 78, бакелитовым нарциссом, я хочу быть схвачен ее холодными, мертвыми руками, и услышать, что жизнь не имеет абсолютного конца. Моя жизнь — это не какая-то низкосортная частица компостной кучи, которая сгниет завтра и от которой останется лишь имя в некрологе.

Среди этих километров мраморных стен, за которыми покоятся люди, возникает ощущение, что мы в переполненном здании, населенном тысячами человек, и в то же время мы одни. Между ее вопросом и моим ответом мог пройти год.

Я дышу на высеченные даты, ограничившие короткую жизнь Тревора Холлиса. Эпитафия гласит:

Для Всего Мира Он Был Неудачником,

Но Для Меня Он Был Всем Миром.

Тревор Холлис, решайся на худшее. Я вызываю тебя. Приди и отомсти мне.

Ее голова запрокинута назад, девушка улыбается мне, стоящему над ней. На фоне серого камня ее рыжие волосы горят ярким пламенем. Она говорит мне: «Ты принес цветы».

Мои руки разжимаются, и цветы — фиалки, маргаритки, георгины — падают вокруг нее.

Она ловит гортензию и говорит: «Никто не приходил сюда с самых похорон».

Песнь Песней Соломона, Глава Седьмая, Стих Третий:

«Два сосца твои, как два козленка, двойни серны».

Ее рот с очень тонкими, красными-красными губами кажется прорезанным при помощи ножа. Она говорит: «Привет, я Фертилити».

Она подает цветок мне наверх и держит его в воздухе, как будто я не был вне пределов досягаемости. Она спрашивает: «Ну и откуда ты знаешь моего брата Тревора?»

42

Ее звали Фертилити Холлис. Это ее полное имя, я не шучу, и именно о ней я действительно хотел поговорить на следующий день с социальной работницей.

На этом этапе наблюдения за мной я должен разговаривать с социальной работницей по одному часу каждую неделю. Взамен я получаю жилье. Программа дает мне право получать субсидии на жилье. Бесплатный государственный сыр, сухое молоко, мед и масло. Бесплатное предоставление рабочего места. Это всего лишь часть льгот из Федеральной Программы Удерживания Уцелевших. Моя маленькая квартира-конура и избыток сыра. Моя дерьмовенькая работенка, откуда я могу таскать мясо домой на автобусе. Достаточно для того, чтобы сводить концы с концами.

Тебе не дают ничего первоклассного, тебе не дают дерьмовую парковку, но раз в неделю один час ты общаешься с социальной работницей. Моя подъезжает по вторникам к дому, где я работаю, на своей одноцветной служебной машине, вместе со своим профессиональным состраданием, папками регистрации происшествий и журналом, в который она записывает, сколько миль она проехала от одного клиента до другого. На этой неделе у нее двадцать четыре клиента. На прошлой было двадцать шесть.

Каждый вторник она приезжает, чтобы слушать.

Каждую неделю я спрашиваю у нее, сколько уцелевших осталось по всей стране.

Она на кухне, поглощает дайкири и маисовые чипсы. Ее туфли отброшены в сторону, а большая хозяйственная сумка, набитая клиентскими папками, лежит на кухонном столе между нами. Она достает доску с зажимом и пролистывает бланки форм еженедельного обследования клиентов, чтобы положить мой сверху. Она проводит пальцем по колонке с цифрами и говорит: «Сто пятьдесят семь уцелевших. По всей стране».

Она вписывает дату и проверяет время по наручным часам, чтобы записать его в мою еженедельную регистрационную форму. Она поворачивает ко мне доску, чтобы я прочел и поставил внизу подпись. Это доказательство того, что она была здесь. Так мы общались. Делились. Она давала мне ручку. Мы открывали наши сердца. Услышь меня, излечи меня, спаси меня, поверь мне. Если после ее ухода я перережу себе горло — это будет не ее вина.

Когда я ставил подпись, она спросила: «А ты знал женщину на этой же улице, которая работала в большом серо-коричневом доме?»

Нет. Да. Окей, я знаю, о ком она говорит.

«Большая женщина. Длинные светлые волосы заплетены в косу. Настоящая Брунхильда, — говорит соц.работница. — В общем, она ушла от нас два дня назад. Повесилась на шнуре удлинителя». Соц.работница смотрит на свои ногти, сначала сжав, затем раскрыв ладонь. Она снова лезет в свою большую хозяйственную сумку и достает бутылочку ярко-красного лака для ногтей. «Ну, — говорит она, — Бог простит. Мне она никогда не нравилась».