Читать книгу "Смерть перед Рождеством - Кристоффер Карлссон"

Только одно можно утверждать с полной уверенностью: город лежит объятый страхом. Теперь он показал свое испуганное лицо, в этом я не сомневаюсь. Это можно почувствовать, прослушав его пульс – слабое, ритмичное тикание. Нервы его напряжены, он стал непредсказуем. Превратился в медленно угасающую лампу. И никто ничего не замечает и не думает об этом.

На церковной башне бьют часы. В ночи медленно падают снежные хлопья. Прозрачные, они отливают серебром в холодном свете уличных фонарей. В ночном клубе неподалеку гудит бас: I wish it could be Christmas every day[2], а потом за углом взвизгивают тормоза. Как видно, водитель упал грудью на сигнальный рожок.

Вопят сирены – вот такая выдалась ночь.

* * *

Один из переулков, отходящих от Дёбельнсгатан, отличается особенной теснотой. Достаточно развести руки, чтобы нащупать по обе стороны от себя потертые кирпичные стены. Поэтому там всегда темно. В центре города дома особенно высокие, и редко когда покрытый трещинами асфальт ласкают лучи холодного солнца.

Этот переулок выходит на задний двор, где вдоль стен выстроились зеленые мусорные контейнеры. И на всем лежит тонкий слой снега. Попав сюда, ты словно оказываешься на дне колодца. Подняв голову, можно было увидеть заключенный в квадрат кусочек хмурого неба.

Женщина в голубом комбинезоне натягивает посреди двора большой белый тент. Под ним на спине лежит мужчина в темно-серых джинсах и черных ботинках. Из-под расстегнутого воротника его пальто выбивается вязаный шарф. Белые лучи прожекторов светят на него с четырех сторон. Поодаль валяется раскрытый рюкзак «Фьельревен», рядом с ним – книга, визитка, пара теплых носков и связка ключей. Есть при мужчине и перчатки, они торчат из кармана его пальто.

На вид ему между тридцатью и сорока. Коротко стриженные темные волосы аккуратно уложены, угловатое лицо не брито несколько дней. Глаза закрыты, так что определить их цвет затруднительно. Хотя на данный момент это не имеет никакого значения.

* * *

Я жду в стороне от тента, держа руки в карманах куртки и энергично переступая ногами – скорее от холода, чем от нетерпения. В одном из окон светится красная рождественская звезда. Она большая, размером с автомобильную шину. И за ней время от времени мелькает мальчишеское лицо.

– И давно он так стоит?

Виктория Мауритцон разворачивается на корточках, одновременно открывая свою сумку.

– Кто?

Опасаясь вынимать руки из карманов, дергаю подбородком в сторону окна:

– Мальчик.

Мауритцон поднимает голову.

– Мальчик? – Щурится, ослепленная снегом и светом прожекторов. – Не знаю.

Она возвращается к работе. Достает камеру, настраивает ее и делает шестьдесят восемь снимков тела и всего, что вокруг него.

Пространство озаряют голубые вспышки. Поодаль ветер треплет сине-белую оградительную ленту. Время от времени мимо проходят люди. Некоторые глазеют в надежде увидеть что-нибудь интересное, снимают на мобильный.

Мауритцон убирает камеру и вкладывает покойнику в ухо цифровой термометр.

– Совсем свежий, – объявляет она.

– Насколько свежий?

– Час назад, возможно, меньше. Но полной уверенности у меня нет. Метод неточный, это не более чем грубая оценка. Однако это все, чем я располагаю на этот момент.

– Как он умер?

– Без понятия.

Виктория вытаскивает термометр, записывает показания в свои бумаги.

– Он мертв – и это единственное, что я могу сейчас утверждать.

Пригнувшись, я ступаю под своды тента и присаживаюсь на корточки рядом с рюкзаком. Мауритцон протягивает мне латексные перчатки, и я неохотно вынимаю руки из карманов. В перчатках мои руки становятся белыми, как у мертвеца, а пальцы выглядят более вытянутыми и костлявыми, чем на самом деле.

Я чувствую, как к горлу подступает тошнота. По спине пробегает теплая волна, а потом меня прошибает холодный пот. Остается надеяться, что Мауритцон ничего не заметит.

– Довольно чистенький, – говорит она, кивая на мертвеца. – Не похож на тех, кого обычно находят в таких местах.

– Возможно, у него здесь была встреча… – Я поднимаю с земли черную визитку.

Из кожаных кармашков выглядывает идентификационное удостоверение, кредитка, что-то похожее на пропуск и белая карточка с голубой виньеткой и такой же витиеватой надписью «Стокгольмский университет». Я вытаскиваю идентификационное удостоверение и несколько раз глотаю, пытаясь подавить тошноту.

– Томас Маркус Хебер. – Сличаю лицо мертвеца с фотографией. – Да, похоже, это он. Семьдесят восьмого года рождения.

Записываю идентификационный номер с неприятным чувством, будто что-то краду у мертвого, и обращаюсь к другим предметам, разбросанным рядом с рюкзаком. Связка ключей свидетельствует лишь о том, что он не водил машину: один, очевидно, от его квартиры, другой от рабочего кабинета – трудно определить с ходу, – и третий велосипедный.

Теплые носки сухие, но ношеные, судя по запаху, какой чувствуешь, если сунуть нос в ботинок. Книга – роман Фреда Варгаса «Человек, рисующий синие круги», английский перевод. Обложка слегка потрепана, на одной из страниц загнут уголок. Я открываю ее. В глаза бросается фраза в самом верху страницы: