Читать книгу "Не плачь - Мэри Кубика"

Вспоминая тот день, я сама себе удивляюсь. Почему я сразу не поняла: что-то не так? Назойливое верещание будильника под утро, распахнутое окно, пустая постель… Позже я объясняла собственную беспечность множеством самых разных причин, от головной боли и усталости до откровенной глупости. И все же…

Я должна была сразу понять: что-то не так.

Я просыпаюсь от звука будильника. Узнаю будильник Эстер, который издает характерное верещание из ее комнаты через две двери.

– Сейчас же выключи! – ворчу я, накрывая голову подушкой. Переворачиваюсь на живот и заползаю под вторую подушку, чтобы приглушить звук, накрываю голову одеялом. Но не тут-то было. Я по-прежнему слышу противные звуки. – Эстер, какого дьявола! – кричу я, отшвыривая одеяло, и с трудом встаю.

Слышу рядом с собой жалобный стон, потом досадливый вздох. Чья-то рука тянется за одеялом. Голова у меня раскалывается. Сколько же я вчера выпила? Запоздало жалею о том, что заказала не только клюквенный смэш, но и «Бурбон Сауэр», а потом еще холодный чай по-токийски. Комната вокруг меня вращается, как хулахуп, и я внезапно вспоминаю, как крутилась на грязном танцполе с каким-то парнем по имени Аарон, Даррен… или Лэндон, а может, Брэндон. По пути домой партнер по танцам напросился ко мне в такси, а сейчас еще валяется в моей постели. Расталкиваю его и велю немедленно уходить. Сдергиваю с него одеяло.

– Соседка проснулась, – шепчу я, толкая его в бок. – Тебе пора уходить.

– У тебя есть соседка? – бормочет он.

Он сел, но еще не до конца проснулся. Трет глаза; на него падает свет уличного фонаря, который стоит напротив окна. Неожиданно я понимаю, что он по меньшей мере вдвое старше меня. Вижу, что волосы у него не русые, как мне показалось в полутемном баре, а седые, с оловянным отливом. И его ямочки на щеках, которые мне вчера в подпитии так понравились, вовсе не ямочки, а морщины.

– Дьявол тебя побери, Эстер, – бурчу я себе под нос, боясь, что верещание разбудило старую миссис Бадни с нижнего этажа. Сейчас она начнет молотить в потолок концом швабры, чтобы мы прекратили шуметь. – Тебе пора уходить, – повторяю я, и он уходит.

Бреду на звук в комнату Эстер. Будильник верещит, как цикада. Чтобы не споткнуться в темноте, держусь рукой за стену, но все равно несколько раз спотыкаюсь и ругаюсь себе под нос. Солнце взойдет через час, не раньше.

Еще нет и шести утра, но по воскресеньям Эстер встает очень рано и идет в церковь. Сколько я себя помню, Эстер каждое воскресенье поет в хоре в католической церкви на Катальпа-авеню. Голос у нее нежный, серебристый, умиротворяющий. Иногда я называю ее «святая Эстер».

Войдя к ней, я вздрагиваю от холода. Окно распахнуто настежь. Раннее ноябрьское утро… На письменном столе стопка тетрадей и распечаток, придавленная сверху тяжелым учебником: «Введение в трудотерапию». Бумаги неприятно шелестят на ветру. Подоконник заиндевел, стекла помутнели от конденсата. Комната промерзла насквозь. На полу валяется оторванная москитная сетка из стекловолокна.

Я высовываюсь из окна – может быть, Эстер на площадке пожарной лестницы? Снаружи темно. Мы живем в тихом квартале Чикаго. Вдоль улицы стоят припаркованные машины, засыпанные последними желтыми листьями, облетевшими с ближайших деревьев. Машины и пожухлая трава в инее. Трава вянет; скоро она умрет. Из вентиляционных труб на крышах соседних домов к утреннему небу поднимаются столбики дыма. На Фаррагут-авеню спят все, кроме меня. На площадке пожарной лестницы пусто – Эстер там нет.

Отвернувшись от окна, я замечаю, что постельные принадлежности Эстер валяются на полу; вижу ее ярко-оранжевое пуховое одеяло и покрывало цвета морской волны.

– Эстер! – зову я, с трудом пробираясь по тесной квадратной комнатке, в которой едва умещается двуспальная кровать. Спотыкаюсь о груду одежды, сброшенную на пол; нога запутывается в джинсах. – Проснись и пой! – говорю я, с силой ударяя по будильнику, чтобы выключить его. Правда, вместо того, чтобы выключить устройство, я включаю радио, и комнату заполняет какофония: бодрые голоса дикторов на фоне прежнего мерзкого верещания. Ну все, с меня хватит! – Эстер! – кричу я во весь голос.

Глаза привыкают к темноте, и я вижу, что в постели святой Эстер нет.

Наконец мне удается отключить будильник и нащупать настенный выключатель. От яркого света болит голова, и я морщусь – вчера слишком много себе позволила. Медленно озираюсь по сторонам. Куда подевалась Эстер? Отгибаю край одеяла, лежащего на полу. Прекрасно понимаю, что веду себя нелепо, и все же заглядываю под него. Раздвигаю дверцы встроенного стенного шкафа; захожу в единственную в нашей квартире ванну. На туалетном столике в беспорядке расставлена наша общая косметика, пожалуй, слишком дорогая для нас.

Эстер нигде нет.

Сообразительность – не моя сильная сторона. Из нас двоих самая умная Эстер. Может быть, именно поэтому мне не приходит в голову сразу позвонить в полицию. Наверное, будь Эстер рядом, она бы тут же набрала нужный номер. Впрочем, сначала мне вовсе не показалось, что с Эстер что-то случилось. Ни тогда, ни позже я ничего плохого не заподозрила. Меня мучает похмелье, поэтому я закрываю окно и возвращаюсь в свою постель.

Во второй раз я просыпаюсь в начале одиннадцатого. Солнце уже взошло, и на нашей Фаррагут-авеню полно народу. Все заходят в кофейни и пекарни, завтракают, обедают – или что там положено делать в одиннадцатом часу утра? На прохожих дутые куртки или шерстяные пальто, на головах шапки, руки засунуты в карманы. Не нужно быть Эйнштейном, чтобы сообразить: на улице холодно.

Я же сижу в гостиной на двухместном диване цвета лепестков розы и жду, когда придет святая Эстер и принесет мне кофе с ореховым сиропом и бейглом. Так она делает каждое воскресенье, после того как попоет в церковном хоре. Она приносит мне кофе с бейглом; мы сидим на кухне за маленьким столом, едим и болтаем обо всем на свете. Надеюсь, что Эстер повеселит меня историями о том, как какой-то младенец не переставая вопил на протяжении всей службы, а регент церковного хора перепутал ноты. Я же поделюсь с ней тем, что случилось накануне: я перебрала, привела домой едва знакомого типа, какого-то безликого мужика, которого Эстер не видела, но наверняка слышала, потому что стены в нашей квартире тонкие, как бумага.

Вчера вечером я собралась в бар, но Эстер со мной не пошла. Она предпочла остаться дома и отдохнуть. Сказала, что простудилась, но, вспоминая вчерашний день, я вдруг понимаю, что не заметила у нее никаких симптомов простуды – она не кашляла, у нее не текло из носа и не слезились глаза. Эстер сидела на диване в байковой пижаме, укрывшись пледом. «Пошли со мной», – уговаривала я. На Балморал-стрит как раз открылся новый бар, из тех, где любят сидеть девушки и подают только мартини. «Пошли со мной», – уговаривала я, но она отказалась. «Куин, я только испорчу тебе настроение, – сказала она. – Иди без меня, тебе будет веселее».