Читать книгу "Волшебный корабль - Робин Хобб"

Моолкин взвился со своей лежки таким стремительным и резким рывком, что на некоторое время все вокруг густо заволокла поднявшаяся муть. Лохмотья сброшенной кожи, придонный ил и частицы песка витали в беспорядке, словно обрывки сновидений, не успевших рассеяться при пробуждении. Длинное, вьющееся кольцами тело лениво сплеталось и расплеталось, избавляясь от последних клочков сброшенной кожи. Когда взбаламученный ил начал снова укладываться, Моолкин обвел взглядом две дюжины своих сородичей — гигантских змей, наслаждавшихся, как и он, благословенной шершавостью своего подводного лежбища. Вожак тряхнул громадной гривастой головой, потом могуче вытянулся всем телом.

— Время! — грозно и хрипло прогудел его голос. — Время пришло!

Сородичи, распростертые на морском дне, подняли на него глаза. Немигающие, цвета меди, золота и изумрудов. Шривер высказалась за всех.

— Почему? — спросила она. — Вода здесь теплая, пищи в достатке. И зимы за последние сто лет не бывало ни разу. Зачем уходить, да еще прямо сейчас?

Моолкин лениво двинулся, и его тело легло новым узором. Обновленная чешуя засверкала в голубоватом свете, сочившемся сквозь толщу воды. Линька придала новый блеск золотым пятнам ложных глаз, разбросанных по всей длине его тела, этот узор говорил о его причастности Древлезнанию: Моолкин помнил многое из происходившего буквально до начала времен. Правду сказать, его воспоминания не всегда были последовательными и отчетливыми. Как многие узники безвременья, помнящие обе свои жизни, он не всегда мог четко разделить, где что. Оттого он тряс своей гривой, пока парализующий яд, излившийся в воду, не образовал бледного облака вокруг его головы. В знак обета правдивости Моолкин вдохнул собственный яд и выпустил его через жабры.

— Потому, — с усилием выговорил он, — что время воистину пришло!

И внезапно ринулся прочь, взвиваясь к самой поверхности, стремительно вверх, обгоняя поднимавшиеся пузыри. Там, высоко наверху, он пробил колеблемый волнами Свод и какие-то мгновения летел в прыжке сквозь Пустоплес. Упав в воду, он стал стремительно погружаться, скоро приблизился к своему племени и стал безмолвно носиться вокруг лежбища: владевшее им возбуждение было столь велико, что он не мог говорить.

— А ведь некоторые другие Клубки и правда уже снялись с места, — проговорила Шривер задумчиво. — Не все, конечно. Даже не большинство. Но когда мы поднимаемся к Пустоплесу для песни, уже заметно, что кое-кого из нас недостает. Может, и в самом деле время пришло?…

Сессурия лишь завозился, закапываясь глубже в уютный ил.

— А может, и не пришло, — проворчал он. — Полагаю, нам следует выждать. Пусть сперва тронется в путь Клубок, которым предводительствует Обрин. Обрин… понадежней, что ли, нашего Моолкина.

Шривер, лежавшая подле него, гибким движением покинула лежку. Ярко-алое сияние ее новой чешуи изумляло и восхищало. Она подхватила ртом изрядный кусок потемневшей старой кожи и быстро проглотила его, прежде чем заговорить.

— Ну и присоединяйся к тому Клубку, если тебе так уж нравится Обрин, а слова Моолкина не внушают доверия. Что касается меня — я последую за ним на север. Если уж уходить — то лучше пораньше, а не тогда, когда станет слишком поздно! Не тогда, когда примчатся десятки других Клубков и придется соперничать с ними из-за пищи! — Через мгновение она свилась в узел, сбрасывая последние лоскутья отмершей кожи. Встряхнула гривой и откинула голову. Ее пронзительный клич взволновал успокоившуюся было воду. — Я с тобой, Моолкин! Я следую за тобой!

И она взвилась со дна, чтобы присоединиться к вожаку, по-прежнему вытанцовывавшему высоко над ними сложное кружево.

Одна за другой громадные змеи высвобождались из объятий придонного ила, сбрасывали последние обрывки старых кож. Все, и даже ворчливый Сессурия, поднялись из глубин, чтобы закружиться в теплой воде под самым Куполом, отделявшим Доброловище от Пустоплеса. Они танцевали, сплетаясь и расплетаясь. Они решили уходить на север. На свою древнюю родину, в те воды, откуда явились когда-то давно.

Так давно, что об этом почти никто из них не помнил.