Читать книгу "Стокер и Холмс. Механический скарабей - Коллин Глисон"

Лондон, 1889 год

Существует не так много причин, по которым молодая и умная женщина семнадцати лет в полночь идет сквозь пелену тумана по улицам Лондона. Защита своей жизни или предотвращение смерти другого человека – два очевидных объяснения.

Но, насколько я знаю, моя жизнь не была в опасности и я не собиралась предупреждать смерть кого-то другого.

Будучи Холмс, я располагала собственными теориями и подозрениями относительно того, кто мог вызвать меня и почему.

Рукописное послание говорило о том, что его автором была не просто женщина, а человек, обладающий высоким интеллектом, превосходным вкусом и значительным состоянием. Сообщение было лаконичным:

В неотложном деле требуется Ваша помощь. Если Вы желаете последовать по стопам своей семьи, пожалуйста, явитесь сегодня в полночь в Британский музей. Там вы найдете дальнейшие инструкции.

Глядя на письмо, я видела гораздо больше, чем просто несколько загадочных слов.

Отсутствие имени и адреса, никакой печати или водяного знака – анонимный отправитель доставил сообщение собственноручно. Плотная бумага цвета crème[1], аккуратный женский почерк без завитушек и украшательства, без чернильных пятен и ошибок – сообщение написала умная, прагматичная и весьма состоятельная женщина.

Едва уловимый аромат духов – дорогих, подобранных с безупречным вкусом в парфюмерном бутике несравненной миссис Софрит на Аппер-Бонд-стрит[2].

Следы рисовой пудры и серебристых блесток – отправитель имеет отношение к театру, вероятно, к Le Théâtre du Monde в Париже.

Пока я шла по среднему уровню Нью-Оксфорд-стрит, прозвенел колокол Биг-Бена. Сквозь всепоглощающий туман прорезалось мягкое желтое свечение фонаря. Я услышала странный тихий звук, за которым последовал низкий глухой лязг. Мне пришлось замедлить шаг и прислушаться, а пока я вглядывалась в тусклый свет, моя рука нащупала на талии оружие.

Я позаимствовала у дяди Шерлока паровой пистолет, который повесила на свой совершенно не женский пояс, надетый поверх свободных габардиновых брюк. Одно нажатие на курок пистолета высвобождало поток горячего воздуха – концентрацию обжигающего пара. Как уверял мой дядя, этого достаточно, чтобы проникнуть сквозь кожу и вывести из строя взрослого человека. Вся прелесть данного парового приспособления в том, что его никогда не нужно перезаряжать.

Я была не только вооружена, но и должным образом одета. Турнюры, кринолины и узкие рукава чересчур громоздки и непрактичны для идущего по мрачным улицам пешехода. Из-за всех слоев моего обычного одеяния и его непрекращающегося шуршания (не говоря уже о длине этих проклятых юбок) я стала бы ходячей мишенью для любого негодяя, начиная от развратников, рыщущих в поисках новой девки, и заканчивая скрывающимися в темноте разбойниками, – словом, для любой существующей угрозы, подстерегающей высокую, неуклюжую, но все же умную молодую девушку, «награжденную» клювообразным носом Холмсов.

Я была уверена, что готова к любым опасностям.

Подо мной проехал один из самоходных четырехколесных ночных прожекторов. Я посмотрела вниз с возвышающейся пешеходной дорожки и увидела приветливый свет фонаря, пробивающийся сквозь мрак ночи. Холодный воздух перемешивался со знакомым запахом сырости, сухого эфира, горящего угля и сточных вод. Снизу до меня доносились привычные звуки ночи: цоканье копыт, треск разнообразных колесных транспортных средств, крики, смех и постоянное шипение пара, которое прорывалось сквозь остальной шум улицы.

Пар был источником жизни Лондона.

Я заплатила два пенса, чтобы подняться на лифте до среднего уровня квартала, где якобы было безопаснее ходить в одиночку. Но я не уверена, что в полночь в Лондоне хоть какой-то из уровней можно назвать безопасным.

Целый день шел дождь, и небо затянули темные облака. Пребывая в вынужденном заточении, я от корки до корки прочитала три книги (включая причудливый американский роман «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура»[3]), поработала в лаборатории над двумя разными проектами и умудрилась так досадить миссис Рэскилл, что она отказалась приготовить мне ужин перед тем, как отправиться отдыхать. У меня не было намерения специально переворачивать отполированную серебряную колбу, но мои локти и руки часто выходят из-под контроля.

Она посчитала, что я недостаточно хорошо убрала (признаюсь, что проводить свой собственный опыт было куда интереснее, чем стоять на коленях и драить лабораторию). Именно поэтому, вместо того чтобы приготовить ужин, миссис Рэскилл вытерла пол шваброй с отжимом из комплекта для уборки, созданного мистером Тафференсом, а затем опорожнила ведро с грязной водой. Все это время она продолжала причитать: «Почему мистер Тафференс не мог придумать способ, чтобы устройство еще и воду выливало?» Дабы подчеркнуть свое плохое настроение, миссис Рэскилл выключила механизированные рычаги плиты и с недовольным видом бросила на столешницу тарелку с холодным мясом и сыром.

Очень жаль, потому что нехватку компетенции в качестве компаньонки миссис Рэскилл с лихвой восполняла на кухне. Однако я считала, что и то и другое было ее несомненным преимуществом. Мастерство в кулинарном искусстве стало причиной того, что в последнее время слои кринолинов поверх «орудия пыток» – моего корсета – стало еще сложнее застегивать на талии. До того как матушка покинула нас, меню планировала именно она, поэтому блюда не были столь изысканными и перегруженными подливками, соусами и маслом.

Я отогнала от себя чувство боли и пустоты. Матушка оставила дом больше года назад, и с тех пор я ничего о ней не слышала, за исключением нескольких коротких писем, полученных из Парижа. Мне приходилось пробираться в ее пустую спальню, чтобы напоминать себе, что она вообще существует.

Пока ночной прожектор с грохотом ехал мимо, я прошла по выгнутому мостику, чтобы пересечь находившийся в половине квартала от Рассел-стрит воздушный канал. Всего в нескольких шагах от него показались освещенные окна залов Британского музея. Это было одно из немногих зданий в Лондоне, у которого до сих пор остались сады. Музей окружали настоящая трава и даже деревья.

Здания над моей головой поднимались так высоко, что казалось, встречаясь наверху, они застилали все небо. Огромные темные «небесные якоря» в виде воздушных шаров парили над карнизами самых высоких из них. Якоря плыли, словно прикованные к крышам жуткие серые облака, поддерживая устойчивость верхних этажей.