Читать книгу "Освод. Челюсти судьбы - Виктор Точинов"

Когда я ходил в первый класс, то просыпался от звуков детской передачи «Пионерская зорька», хотя был всего лишь октябренком. Но просыпался. Мать за стеной увеличивала громкость радиоприемника, и бодрая песенка – каждый день одна и та же, одна и та же – командовала: без двадцати восемь утра, пора вставать, завтракать, собираться в школу… Я ненавидел эту передачу и эту песенку и считал, что более отвратительных звуков в мире не существует. Я клялся себе страшными клятвами, что никогда и ни за что не вступлю в пионеры, лучше сбегу в тундру, тайгу, безлюдную пустыню – но не вступлю.

И не вступил, хотя сбегать в тундру не пришлось, – Всесоюзная пионерская организация вскоре как-то сама собой рассосалась, вместе с Союзом и «Пионерской зорькой». Проклятая песенка больше не врывалась в утренние сны. Я начал просыпаться по будильнику, и очень скоро мое мнение о самых отвратительных в мире звуках изменилось. Их, эти звуки, придумали конструкторы Ереванского часового завода, когда трудились, создавая будильник «Бирюза».

Годы спустя я вспоминал и армянских часовщиков, и неблагозвучные трели их детища с ностальгической теплотой – все пять курсантских лет, когда просыпался в казарме от зычного крика: «Рота, подъем!»

Ныне меня будит Дана. Я ее вообще-то нежно люблю, но по утрам… По утрам ее мелодичный голос кажется мне микстом из мерзкой «Зорьки», мерзкой трели будильника и мерзкого вопля дневального.

– Сереженька, пора вставать!

Я промычал что-то невразумительное, пытаясь нырнуть поглубже в сон и там укрыться от неизбежного.

Фраза повторилась, ровно с теми же интонациями, но погромче:

– Сереженька, пора вставать!

– Дана, давай ты сама поднимешь детей… – забормотал я. – И накормишь… А я еще совсем чуть-чуть посплю… А потом отведу их в школу, честно.

Чтобы выдать эту тираду, обосновывающую святое и неотъемлемое право граждан на утренний сон, мне пришлось проснуться. Не совсем, не до конца, но пришлось. И кое-что вспомнилось…

– Дана, у тебя проблемы с памятью! – возмутился я, от возмущения включаясь окончательно. – Какая школа?! Сегодня первый день каникул!

– В школу детям не надо, – согласилась Дана. – Иначе я разбудила бы тебя полтора часа назад. Я сама их и подниму, и накормлю. А тебе пора собираться на службу.

Служба – это святое… И я живенько оказался на ногах и вскоре очутился в ду́ше, где смыл с себя остатки сонливости. Протопал на кухню, вынул из микроволновки завтрак, разогретый Даной, и сварливо поинтересовался:

– А где мой кофе?

Она ответила через кухонный динамик, причем в точности скопировала мою сварливую интонацию:

– А кто не подключил меня вчера к кофемашине? Завари растворимый быстренько…

– Домомучительница!

Другого ответа у меня не нашлось. Ненавижу растворимый… Ну да, сам виноват, но не повод же для попреков… Кофеварка в нашей кухне стоит навороченная, но без блока беспроводного управления, все никак не соберусь его купить и поставить. А вчера опять не состыковал разъем, позволяющий Дане руководить действиями этого агрегата…

Дана, если кто-то еще не догадался, – мои самообучающиеся «умные часы». За шесть лет нашего плотного знакомства она самообучилась разным вещам, не описанным в рекламных проспектах. Даже врать научилась (для моего, как постоянно утверждает, блага). По крайней мере, если во время просмотра футбольного матча Дана скажет, что пива в доме больше нет, – верить ей нельзя, лучше самому сходить к холодильнику и убедиться.

Иногда, рассердившись на Дану, я угрожаю отформатировать ей память и начать процесс обучения заново, с учетом всех ошибок. Но, разумеется, никогда этого не сделаю. Все-таки член семьи, хоть и электронный. Так и живем…

* * *

Или наша негромкая пикировка разбудила Маришку, или ее внутренние часы не успели перестроиться на каникулярный лад, но когда я совсем собрался уходить, дочь выскочила в прихожую – как спала, так и выскочила, босиком и в ночной пижаме. Сын не появился, он в смысле утреннего сна мало отличался от меня.

Пришлось задержаться, поздороваться, поцеловать, тут же попрощаться, повторив вчерашние директивы:

– Ложись и досыпай, или не ложись, если не хочешь, поиграй, но Марата не буди. Дана разогреет вам завтрак, съешьте всё. В полдень придут Наташа с Ларой, и вы все вместе отправитесь в зоопарк. Слушайтесь и Дану, и Наташу, приду – проверю.

Без Даны на запястье я чувствую себя в непривычном одиночестве… Но сегодня придется ее оставить приглядывать за детьми.

– Ну конечно же, папочка, мы непременно будем слушаться, – прямо-таки проворковала Маришка.

Судя по хитрющему виду дочери, у них с братцем уже заготовлен на каникулы длинный список шалостей, каверз и даже хулиганских выходок… У Даны-то особо не забалуешь, живо отключит детские каналы на телевизоре и заблокирует выход в Интернет. А вот Наташа, младшая моя сестра, часто потакает племяннице и племяннику. Да и я только стараюсь казаться строгим папой, и не всегда удачно. Нелегко растить двоих детей в одиночку и не баловать их…

Словно подслушав мои мысли, Маришка произнесла задумчивым и почти взрослым тоном:

– Весна пришла… А мама скоро вернется?

– Конечно же, малышка, она скоро вернется… – ответил я, постаравшись сделать вздох незаметным.

Она, так же как и брат, считает, что мама уехала надолго погостить к своему отцу, их дедушке… Знать правду им рановато.

Маришка еще раз поцеловала меня и отправилась в спальню.

– Время выхода из дома было полторы минуты назад, – напомнила Дана, тактично не вмешивавшаяся в разговор отца с дочерью.

– Бегу, уже бегу… – отмахнулся я, но никуда не побежал: приник к экранчику домофона, пощелкал клавишами.

Некоторые перед уходом проверяют: выключен ли утюг, свет и газ, не бежит ли вода из крана, – а у меня такой вот всенепременный ритуал, за утюгом-светом-краном проследит Дана.

Все оказалось в порядке. Никто не поджидал меня ни на лестничной площадке, ни у лифта, ни этажом ниже, ни этажом выше… А случалось всякое, с моей-то службой.

* * *

Поджидали меня внизу, у каморки консьержа. Аж трое: двое в полицейской форме, в сером городском камуфляже, третий – в штатском.

Камуфляжники словно невзначай перехватили поудобнее свои укороченные автоматы, а штатский немедленно обратился ко мне, не позволив даже мгновение потешиться иллюзией, что заявилась троица не по мою душу:

– Гражданин Чернецов? – Вопросом слова штатского были лишь по форме, потому что он, не дожидаясь ответа, тотчас же добавил: – Нам необходимо поговорить. Пройдемте.