Читать книгу "Пулемет для витязя - Антон Скрипец"

Не то чтобы он не хотел в это верить. Как раз наоборот – воображение очень часто рисовало дивные картины возвращения опоясанного славой воина домой. Мошна его при этом грузно позвякивала золотишком, вороной скакун славно выстукивал тяжелыми копытами по киевской мостовой, а губы при мыслях обо всем этом сами собой начинали растягиваться в довольной улыбке. Что особенно по-дурацки выглядело, когда он спал. На что Хват, раздери его ящер, не раз обращал внимание. Внимание, как правило, всеобщее.

– Да чтоб воши единственными бабами в моей постели до самой старости были! – Выпученные глаза в понимании Хвата означали наивысшую степень честности. Хотя Тверд не припоминал ни одного такого случая, который мог бы точно указать, что этот вертлявый угорь и вправду знает, что такое честность.

– Чтобы обзавестись вшами в постели, сначала неплохо было бы обзавестись этой самой постелью. – По лицу Тумана вообще сложно было определить хоть что-то. Даже то, к тебе он сейчас обращается, к Хвату, или вовсе к веренице резных коньков на нарядной крыше купеческого терема, мимо которого они сейчас проезжали. Разве что прищур уставших от постоянного бдения над книгами глаз мог выдать, интересна ему беседа или не очень.

– Тебе-то она на кой? – фыркнул в вислые усы Хват. – Почитать и в нужнике можно. А тама в перине надобность не шибко великая. Там как раз от твоих грамоток проку больше. Ну, ежели, конечно, хорошенько помять…

Спрятанные под низким карнизом бровей глаза Тумана сузились. Взгляд при этом продолжал мирно блуждать по оконным наличникам.

– Ну, да. То, с чем ты свою голову путаешь, всем известно.

– Добро хоть, бабий круп от лошадиного смогу…

– Цыть! – рявкнул Тверд, заметив, что на них уже начинает коситься купеческая дворня.

– Ну так я, кентарх, о том и толкую! – вспомнив, с чего начался разговор, снова надул глаза прущей изнутри честностью Хват. – На торжище давеча с вдовой одной разговорились, а утром смотрю: мать честная, хоромы-то знакомые! Она ключницей оказалась – угадай, у кого?

Тверд гадать не стал. Вместо того, дернув за узду, заставил своего поджарого гнедого уступить дорогу прущему навстречу возу. Своевольный степняк в ответ недовольно тряхнул гривой и припечатал передним копытом рассохшуюся доску мостовой. Мерно бредущие волы внимания на благородный конский гнев обратили не больше, чем на не столь горделивых мух, кружащих над их боками. Улицы здесь были, что ни говори, не родня царьградским.

– У боярина Полоза, кишки его на коромысло! – не дождавшись ответа, вскрикнул Хват, тряхнув своим выгоревшим на жарком южном солнце длинным светлым чубом. Вскрикнул, надо признаться, излишне громко. Со двора, мимо которого они сейчас проезжали, в ответ тут же понесся многоголосый собачий брех, отчего мышастый конек Тумана прянул в сторону. – У бездетного, замечу, до сей поры боярина Полоза!

Вообще-то, видит Род, ничего похожего на камень за пазухой Тверд против этого человека не держал. Но все равно ничего не мог с собой поделать: едва о Полозе заходила речь, зубы стискивались будто сами собой.

– Что с того, – буркнул в бороду Тверд, как только они миновали захлебывающееся лаем подворье.

– Да то, раздери меня соха! То самое! Ты вспомни, кентарх, как сам мне говорил, что ни ты без нее не сможешь, ни она – без тебя.

– Эк ты вспомнил, – хмыкнул Тверд. Он уже не раз пожалел, что когда-то рассказал обо всем Хвату. Хмыкнуть хотелось как можно более безучастно. Не получилось.

– Тык не я, выходит, а она! И вся эта ваша чушь про неразрывную связь и прочую хрень, поди ж ты, осталась в силе!

– Какая сила? – устало выдохнул Тверд. – Двое несмышленышей Ладе требы клали. С кем такого не было?..

– Да знаю одного, – оскалился Хват, насмешливо покосившись в сторону Тумана. Тот, благо, старательно объезжал изрядное по размерам напоминание о том, что здесь только что прошли здоровенные волы, и потому косые взгляды не заметил.

– …А теперь не может понести баба, – продолжал Тверд. – Такого тоже вдоль и поперек.

– Ну да, ну да. Травки там всякие, отвары-приговоры. Уж баба-то, коль не схочет в пузо бремя нагрузить, хитра-выдра на всякие придумки. Говорю ж, кентарх, тебя она все эти годы ждала. Тебя! И имя у нее, поди ж ты, какое для такого дела подходящее. Ждана.

Ждана. Невесомая, как ласковое прикосновение робкого весеннего лучика светлая прядь, выбившаяся из-под шитой бисером тесемки на лбу. Смеющиеся зеленые глаза, в которых хитрый прищур удивительно сочетался с нежностью, словно нарочно прятали взгляд за разлетевшимися по ветру волосами. Тверд не мог объяснить, почему, но всякий раз при упоминании ее имени перед взором его тут же возникал этот образ. Может, потому, что именно в тот день они открыли свои чувства перед Ладой. А возможно, и по той причине, что больше никогда уже не виделись.

Боярин Полоз заслал сватов. Такому человеку не отказывают. Князь дал добро. А одного прыткого да излишне ретивого гридня без роду и племени, едва не заступившего дорогу счастью молодоженов, спешно выдворили из стольного града. Подальше. Чтоб уж не вернулся. В Царьград.

Сколько лет минуло, Тверд и считать-то уж перестал. Но всякий раз, как рисовал геройское свое возвращение домой, всегда хотел, чтобы первой увидела его она.

Дурь и мальчишество. Ничего более.

Потому верить тем росказням, что баял сейчас хитромордый прощелыга, попросту не мог.

Но верить хотел.

* * *

Добрые, обитые широкими железными полосами ворота постоялого двора были, как всегда, нараспашку. Когда они въехали сюда в первый раз, в день своего возвращения из Царьграда, Тверду это показалось хорошим знаком. Теперь все виделось частью будничной суеты. Как и нагромождение телег посреди широкого двора, и толкотня у коновязи, и споры за лучшее место для товара в амбарах и для его владельцев – в жилых постройках.

Вообще-то Тверд хотел выбрать жилище потише. К тому же цены здесь ломили чуть ли не как в лучших византийских борделях, предлагая при этом горох заместо изумрудов. Но они искали работенку для своих мечей, а самые богатые заезжие купцы в Киев-граде останавливались как раз в этом месте.

– Это как же, господа хорошие, понимать? – Едва они въехали в ворота, к ним метнулась кривоногая фигура. Солидного кроя кафтан, богатые сапоги, щегольские полосатые штаны – словно всю нескладность тела этот человек пытался уравновесить бросающейся в глаза роскошью одежд. В чем все приказчики, как правило, были одинаковы.

– Мы же, сдается, ударили по рукам, – прошипел он уже тише, как только приблизился вплотную к троице всадников. – Вы съехали. Ваши места уже заняты. Все, можете разворачивать оглобли.

С деловитым видом он развернулся и посеменил в сторону кузни, возле которой толклись уже готовые вцепиться друг другу в бороды люди только что прибывших купцов. Каждый из них, знамо дело, полагал, что обновить подпругу и заменить подковы имеет первоочередное право.