Читать книгу "Завоевание Тирлинга - Эрика Йохансен"

На мортийской границе быстро рассвело. Мгновение назад на горизонте не просматривалось ничего, кроме туманной голубой линии, и вот уже яркие полосы потянулись вверх от восточного Мортмина, заливая небо. Лучезарное отражение расползалось по озеру Карчмар, пока поверхность не запылала огнем; наваждение исчезло, только когда легкий ветерок лизнул берег, и водная гладь пошла волнами.

В этом краю с мортийской границей все было непросто. Никто точно не знал, где проходит линия раздела. Мортмин утверждал, что озеро находится на мортийской территории, но и Тир не отказывался от претензий на воду, поскольку, если уж на то пошло, озеро открыл видный тирский исследователь по имени Мартин Карчмар. Карчмар упокоился почти три века тому назад, но Тирлинг так и не отрекся от своих притязаний на озеро. Сама по себе вода не представляла ценности – хищная рыба, водившаяся в ней, едва ли годилась в пищу, но озеро было единственным приграничным ориентиром на несколько миль к северу и югу. Оба королевства постоянно старались окончательно утвердить его статус. Однажды, давным-давно, ходили разговоры о заключении договора, но ничего так и не вышло. На восточном и южном берегах озера залегли солончаки, где чередовались полосы мокрого ила и болотных зарослей. Эти равнины тянулись на несколько миль к востоку, а затем переходили в леса из мортийской сосны. Но на западном берегу озера Карчмар солончаки занимали всего несколько сотен футов, а затем резко вздымались Пограничные холмы, крутые склоны которых покрывал густой сосняк. Деревья поднимались на Холмы, перетекали через них, спускаясь на другой стороне к Тирлингу, и сходили на нет к северной Алмонтской равнине.

Хотя крутые восточные склоны Пограничных холмов покрывал необитаемый лес, вершины холмов и западные склоны были усеяны крошечными тирскими деревушками. Жители их занимались собирательством в Алмонте, но в основном разводили скот – овец и коз – и заготавливали шерсть, молоко и баранину, торгуя по большей части друг с другом. Иногда, сбившись в группы и позаботившись о надежной охране, они отправлялись в Новый Лондон, где товары – особенно шерсть – высоко ценили и расплачивались не только бартером, но и звонкой монетой. Деревеньки, раскинувшиеся на склоне – Вудэнд, Идилуайлд, Склон Девина, Гриффен – служили легкой добычей Их жители были вооружены лишь деревянным оружием и обременены скотом, который не желали бросать.

Полковник Холл удивлялся, как можно так сильно любить клочок земли и при этом благодарить всемогущего Господа, что живешь вдали от него. Холл, сын овцевода, вырос в Идилуайлде, и запах этих деревень – мокрая шерсть, спекшаяся с навозом, – так въелся в память, что он чувствовал его даже сейчас, хотя ближайшее поселение находилось на западном склоне Пограничных холмов, в нескольких милях отсюда и вне поля зрения.

Судьба увела Холла из Идилуайлда. Не сказать, чтобы счастливая, скорее сомнительная: из тех, что одной рукой дают, а другой втыкают нож в спину. Их деревня находилась слишком далеко на севере, чтобы сильно пострадать от первого Мортийского вторжения: однажды ночью разбойничий отряд забрал несколько овец из неохраняемого загона, вот и все. Когда было подписано мортийское соглашение, Идилуайлд и соседние деревушки устроили праздник. Холл с братом-близнецом Саймоном так надрались, что проснулись в свинарнике в деревушке Склон Девина. Отец тогда сказал, что их деревня легко отделалась, и Холл тоже так думал, а потом, восемь месяцев спустя, Саймон попал во вторую государственную лотерею. Холлу и Саймону было пятнадцать и они уже считались мужчинами, но родители позабыли об этом на следующие три недели. Мать готовила любимую еду Саймона, отец освободил обоих от работы. Ближе к концу месяца они отправились в Новый Лондон, как и многие другие семьи. Отец всхлипывал в передней части повозки, мать, нахмурившись, молчала, а Холл с Саймоном изо всех сил старались изображать присутствие духа.

Родители не хотели, чтобы Холл стал свидетелем отправки. Они оставили его в пабе на Большом бульваре, вручив три фунта и наказав никуда не уходить, пока не вернутся. Но Холл не был ребенком: он вышел из паба и пошел за ними к Цитадели. Отец упал в обморок незадолго до отправки, мать пыталась привести его в чувства, поэтому, в конце концов, один лишь Холл стал свидетелем отправки. Один лишь Холл видел, как Саймон растворился в городе и покинул их навсегда.

Той ночью семья осталась в Новом Лондоне, в одном из захудалых трактиров, которые предлагала Кишка. В конце концов, ужасный запах выгнал Холла на улицу, и он бродил по Кишке в поисках лошади, решив последовать за клетками по Мортийской трассе, чтобы освободить Саймона или умереть. Возле одного из пабов он нашел лошадь и как раз пытался распутать сложный узел, когда ему на плечо опустилась чья-то рука.

– Ты что творишь, деревенский крысеныш?

Мужчина был настоящим великаном, выше отца Холла, вооруженным и облаченным в доспехи. Холл подумал, что ему недолго осталось коптить небо, и какая-то его часть даже обрадовалась.

– Мне нужна лошадь.

Мужчина пристально поглядел на него.

– Кого-то отправили?

– Не ваше дело.

– Еще как мое. Лошадь-то моя.

Холл вытащил нож для разделки бараньих туш, надеясь, что незнакомец не разбирается в оружии.

– У меня нет времени спорить. Мне нужна лошадь.

– Убери это, мальчишка, и не глупи. Груз охраняет восьмерка Кейдена. Уверен, ты слышал о Кейдене даже в своей дыре. Им твой ножик – на один зубок.

Незнакомец взял лошадь под уздцы, но Холл поднял нож, преграждая ему путь.

– Не хочется опускаться до воровства, но я спешу.

Незнакомец посмотрел на него долгим оценивающим взглядом.

– Что ж, бери. Парень ты, вижу, правильный. Фермер?

– Пастух.

Незнакомец еще мгновение его поизучал, а потом сказал:

– Хорошо, парень. Вот как мы поступим. Я одолжу тебе своего коня. У него весьма говорящее имя – Прок. Ты поскачешь на нем по Мортийской трассе и посмотришь на этот груз. Если не дурак, поймешь, что у тебя нет ни единого шанса, и тогда останется два варианта. Или умереть без толку, или развернуть коня и доскакать до моей казармы в Уэллсе, и там мы поговорим о твоем будущем.

– О каком еще будущем?

– О жизни солдата, парень. Если конечно, ты не намерен провести всю оставшуюся жизнь по уши в овечьем дерьме.