Читать книгу "Деникин. Единая и неделимая - Сергей Кисин"

Хмурое утро 14 марта (все даты в книге приводятся по принятому в Белой России юлианскому календарю. — прим. автора) 1920 года стегануло Новороссийск резким порывистым ветром с моря. Промозглым, с мокрецой. Боялись, что затянет сокрушительная бора, которая дует здесь с ноября до конца марта, и парализует работу всех 40 причалов порта. Но засвистел не коварный норд-ост из-за Маркотхского горного кряжа, а устойчивый зюйд-вест из Анатолии, где уже вовсю бушевала весна. Из-за густо присыпанного цементным мергелем перевала же ожидали не ветра — настоящего урагана, смахнувшего в море гордость Белой России Добровольческую армию. Из-за хребта в город неуверенно и робко втягивались части красной 16-й Симбирской имени Василия Киквидзе стрелковой дивизии полтавского сельского учителя Самуила Медведовского. Красные боялись засады и отчаянного противоборства белых напоследок. Палили из винтарей просто по пустым окнам домов и по бродячим кобелям на вымерших улицах. Разгоняли собственный страх. «Зеленые» даже не решались перемахнуть кряж — разоружали и добивали разрозненные остатки уже не сопротивлявшихся белогвардейцев на горных тропах.

Но еще накануне кое-как державшие фронт 1-я, 6-я и 8-я дивизии Добрармии уже думали не о сопротивлении, а только о том, как бы унести ноги. Арьергард почти не надеялся успеть на пароходы для эвакуации — хотя бы просто оторваться от наседавших красных и «зеленых» и уйти на Геленджик и Туапсе, а там в Грузию. Последний бронепоезд «Атаман Самсонов» был загнан в тупик, его экипаж, всхлипывая, старательно выводил из строя орудия и пулеметы. Три огромных английских танка, сердито урча, сползли по наклонной отмели в море. Танкисты загоняли их на максимальную глубину, пока зеленая волна не загасила свечи в двигателях.

Бесновались сбившиеся в табуны брошенные донцами и кубанцами тысячи лошадей. Разрешалось брать с собой на суда только седла, мест не хватало даже для двуногих овшивевших тифозных животных. Сердобольные казаки, рыдая, здесь же пристреливали лошадей и спешили на пароходы, не в силах смотреть на агонию своих верных четвероногих однополчан. Кто-то, жалея коней, стрелялся сам, корчась в предсмертных судорогах в цементной пыли. Казаков сажали на суда по остаточному принципу — в первую очередь грузили «цветные» офицерские полки, которые не собирались складывать оружие и в Крыму. Кубанцев, фактически бросивших фронт, всех без исключения зачислили в «самостийники» и попросту безжалостно сбрасывали с борта в море. Генерал-лейтенант Сергей Улагай едва добился выделения для них парохода «Россия».

Донцов, не разбираясь, тоже посчитали «предателями» и отгоняли прикладами от судов. «Самостийник, мать твою, воевать не хотел, пшел вон! Щас красные одарят тебя свободной Кубанью».

Командующий Донской армией генерал-лейтенант Владимир Сидорин еле выбил несколько пароходов для казаков, на которые сумели втиснуть лишь крохотную часть от почти стотысячного потока станичников, их жен и детей, уже познавших счастье большевистского «расказачивания». Английские миноносцы смогли взять на борт еще немного с условием — никакого оружия (суда ведь королевского флота) и минимум личных вещей, никаких гражданских лиц, только военных. Англичане придирчиво вглядывались в лица, выискивая тифозных и безжалостно отсекая откровенно больных и просто подозрительных.

Штаб армии и атамана Африкана Богаевского едва разместили на вспомогательном крейсере «Цесаревич Георгий». Пристани «Стандарт», «Эстакадная» (оба яруса), РОПИТ были наглухо закупорены осатаневшими донцами. Только что они потеряли Дон, теперь понимали, что теряют надежду. Сил не оставалось даже на причитания, только на отчаяние.

Калмыков не взяли вообще. Они обнимали верблюдов, жались друг к другу семьями и воем выли, не понимая, как теперь жить, если всегда была степь, а теперь кругом одна вода и смерть. Верблюды им очевидно сочувствовали, но взирали на происходящее из-за длиннющих ресниц по-восточному индифферентно.

В порту за колючей проволокой с ума сходила оставленная на произвол судьбы толпа беженцев, гражданских лиц и бросивших оружие военных (без оружия не брали на суда — приказ главнокомандующего). Даже те, кто имел право на эвакуацию, просто не смогли пробиться к соленому морю через море людское. Из-за небывалого наплыва беженцев город-порт был попросту парализован и стал неуправляем. Сыпной тиф и испанка косили всех. На раненых никто вообще не обращал внимания. В теплушке санитарного поезда от тифа и холода скончался забытый всеми командир 2-го офицерского Дроздовского полка полковник Владимир Румель. Когда на него случайно наткнулись мародеры, крысы уже успели объесть обе его щеки. Здесь же от сыпняка умер и знаменитый думский депутат, основатель черносотенного «Союза русского народа» неистовый Владимир Пуришкевич, один из убийц Григория Распутина.

Люди орали, рвали узлы с нехитрым скарбом, пили из бутылей самогон и дорогущее шампанское, били пустые склянки тут же о причал. Всклокоченный скрипач жалобно водил смычком по струнам, разрывая душу похлеще орудийных залпов. Бились в истерике дети, причитали женщины, кто-то кого-то лупил смертным боем, с кого-то снимали шубу, из взломанного пакгауза растаскивали ящики с союзническими консервами, ящики с вином, раскурочивали цистерны со спиртом, вагоны с мануфактурой, разводили костры и здесь же поглощали съестную добычу, сновали пронырливые карманники — никто ни на кого уже не обращал внимания. Всю эту апокалипсическую картину покрывало смрадным дымом от горящих огромных нефтяных цистерн. Пламя перекидывалось на склады, один из крупнейших в Европе элеваторов. Анатолийский ветер этому способствовал. Ариадна Тыркова, как ее называли — «единственный мужчина» в ЦК партии кадетов, оставила такую запись в дневнике: «Как описать Новороссийск? Кадеты… беженцы, вши, больницы… Норд-ост. Люди перестали мыться. Нет белья. Спят на столах. Болтаются подошвы… Столкнуло всех на край бездны… Власть развалилась. Никто даже не знает, кто теперь начальство, где оно и как его зовут».

«За бортом» остались вся техника, все телеги, все лошади, вся артиллерия, подавляющее большинство раненых. Согласно докладу командующего Кавказским фронтом Михаила Тухачевского предсовнаркома Владимиру Ленину от 27 марта 1920 года в руки красным попали свыше 330 орудий, 500 пулеметов, более 200 тысяч винтовок, 240 паровозов, 6 бронепоездов, большие запасы нефти и бензина. В плен взято около 12 тысяч офицеров и 100 тысяч солдат.

В Крым попали чуть более 30 тысяч добровольцев, кубанцев и донцов. Пятая часть тех, кто шел в поход на Белокаменную.

Суда отваливали от причалов один за другим. Английская эскадра вице-адмирала Мичела Калм-Сеймура прикрывала эвакуацию. Линкор «Император Индии», крейсер «Калипсо» и французский крейсер «Вальдек Руссо» из-за молов непрерывно палили по северной дороге на Новороссийск, пытаясь сдержать входящие красные войска.

В Цемесской бухте плавно крейсировал только русский эсминец «Капитан Сакен». Последний из военных кораблей. Его командир капитан 2-го ранга Алексей Остолопов увлеченно рассказывал начальнику штаба главнокомандующего генерал-лейтенанту Ивану Романовскому о происхождении названия эсминца.