Читать книгу "Ли Бо - Сергей Торопцев"

В этой книге я хочу пригласить вас в бесконечно далекий VIII век.

1300 лет… Невообразимая масса годов, дней, часов, минут стирает в порошок, растворяет, уводит в ничто и в никуда всё, что тогда было живым, объемным, реальным. Сухие строчки хроник оставили нам разрозненные застывшие факты, столь лаконичные, что даже если из них и сложится скелет, он не обрастет плотью зримости.

А так хочется увидеть живого Ли Бо, окликнуть, поговорить с ним…

Около тысячи его стихотворений, прорвавшиеся к нам сквозь плотную завесу времени, демонстрируют, по оценке профессора Юй Сяньхао, сплав «активной социальности Цюй Юаня с пассивным отстранением от мира, присущим Чжуан-цзы» [Изучение-2002. С. 7][1], ярко выражают дух свободолюбия, которым в течение веков была пропитана китайская интеллектуальная элита, и неоспоримо подтверждают величие их создателя. Более того, «значение Ли Бо далеко выходит за рамки поэзии», это «знаковое явление культуры Китая в целом, особый культурный феномен» (Хэ Няньлун. — [Изучение-2002. С. 14, 12]). Но это величие бронзового монумента, могучей легендарной Птицы Пэн.

Человек, радовавшийся и страдавший, любивший жизнь и людей, ненавидевший ложь и искривление души, искавший и метавшийся, обласканный друзьями и преданный ими, рвавшийся к солнцу, как мифологическое древо Фусан, и танцевавший с тенью под улыбчивой луной, в чьих лучах искрилось янтарное вино, всегда готовый к нестандартным, «странным» поступкам, горячий и напористый, не ощущавший себя рабом формы, отвергавший чувство меры и взрывавший сковывающую традиционность, уже одной своей яркой, выразительной внешностью сразу обращавший на себя внимание, — этот живой человек остался по ту сторону завесы.

Как прорвать ее? Как увидеть самого поэта? Как воссоздать его облик — не прихотливой и безбрежной фантазией воображения, а строго документирование, в максимально возможном приближении к той реальности VIII века, которую мы столь давно покинули?

Так ли абсолютно время? Так ли неповторяемо, как поток реки, в который дважды не войдешь? В самом ли деле ушедшее — ушло?

Ли Бо был пропитан Чуской Древностью. Сходя в 725 году на пристань города Цзинчжоу (современный Ичан), поэт осознавал, что его обволакивает аура города Ин, столицы царства Чу, существовавшего в VIII–III веках до нашей эры. Именно здесь Сун Юй, отвечая на вопрос чуского правителя, поведал о горечи певца, который жаждал принести людям высокое искусство (песню «Белый снег солнечной весной»), но его не поняли, а неприхотливую мелодию «Деревенщина из Ба» толпа охотно подхватила. Этот сюжет древнего поэта повторил Ли Бо в 21-м стихотворении цикла «Дух старины». Но царство Чу, в недрах которого зародилось даоское мировоззрение[2], великое царство, где творил бессмертный Цюй Юань, оставалось для Ли Бо абстрактной идеей, незримой, неощутимой, хотя и живой.

А сегодня мы, зайдя в музей города Ичана в провинции Хубэй, увидим то, что не было дано увидеть Ли Бо: меч юэского правителя Гоуцзяня, кознями которого «рухнула страна Фу-ча» (стихотворение Ли Бо «Сиши»), кусок фрески, тело мужчины тех невообразимо далеких времен, сохранившее человеческие очертания. Археологические раскопки наших дней материализовали мистическое вневременье в реальные атрибуты чуской культуры.

Это еще на полторы тысячи лет дальше от нас, чем Ли Бо.

А на моем письменном столе лежат осколки камней от стены монастыря Великого Просветления — там, на склоне горы Дайтянь в Шу (современная провинция Сычуань), учился будущий поэт. И для меня размывается бесплотность монастыря, казалось бы, навсегда разрушенного безжалостным временем. Через эти камушки я вхожу в VIII век танского Китая, становлюсь современником Ли Бо. Осматриваюсь по сторонам — и вдруг вижу его, примостившегося у вечернего окна, глядя на осколок юного месяца, показавшийся из-за склона. Он пишет свое первое стихотворение…

Нет, время не абсолютно, оно обратимо и прозрачно, и бесконечность Вселенной не сопровождается беспрерывностью времени, существующего, как сейчас утверждается, в форме «меры изменений». И, может быть, мы все же сумеем увидеть подлинного Ли Бо — каким представал он перед своим великим другом Ду Фу или «безумцем Четырех просветлений» Хэ Чжичжаном…

Из этой мысли, уже далеко не столь свежей, как несколько десятилетий назад, и родилась форма этой книги — не только последовательное аналитическое изложение событий жизни Ли Бо (тоже необходимое и в своей максимально возможной полноте отсутствующее за пределами Китая), но и воссоздание образа поэта и человека на фоне событий его личной жизни и в объемном контексте эпохи, которую мне хотелось представить не описательно, а через живые детали непосредственного созерцания.

Основа книги — документальна. Это средневековые и более поздние, но не слишком далекие от Ли Бо, летописи и хроники, мемуары, путевые и дневниковые заметки людей прошлых веков, современников поэта и его ближних потомков, педантичные исследования и тех времен, и наших дней.

Но не только.

Как быть с легендами, с их живыми образами, полными если и не правдивости, то несомненного правдоподобия?

А мог ли я отбросить яркие творческие фантазии романтичного поэта Бай Хуа, психологичный роман сычуаньской писательницы Ван Хуэйцин, на который она потратила 18 лет жизни, или строгое исследование профессора Гэ Цзинчуня, позволившего себе дорисовать события, не зафиксированные документально, но обоснованные его глубокими знаниями ученого?! Пусть порой они повторяют друг друга — но каждый по-своему, пусть порой противоречат друг другу — но в итоге добавляют объемности и живости в облик древнего поэта, хотя бы чуть-чуть приближая его к нам.

Ну а сами-то стихи? Ведь, как заметили исследователи, «стихи Ли Бо — это его самовыражение, раскрытие его субъективного внутреннего мира», в них намного чаще, чем у иных китайских поэтов, встречается местоимение «Я», и это не может быть случайностью.

Стихи Ли Бо, в грубом приближении, можно разнести по двум категориям: мировоззренческие и событийные. В первых поэт формулирует свое отношение к миру, во вторых — рифмует события, произошедшие с ним. Он называет места, где находился, людей, с которыми общался, воспроизводит обмен репликами, замечает не только высокие горы и длинные реки, но и ветер, колышущий листья, и цветы, раскрывающиеся весной и опадающие осенью, и жбанчик ароматного «Ланьлинского», и медную чарку в форме желтого попугая…