Читать книгу "Агент полковника Артамонова - Борис Яроцкий"

— Вот вам и первый турок! — полковник Скобелев показал на высокого горбоносого красавца в соломенной шляпе, которую в Малороссии называют брыль, на ногах — опанки, башмаки из кожаных ремешков, распространенная обувь среди валахов и болгар.

Горбоносому красавцу было не более сорока лет, но характерное для южанина смуглое лицо время уже бороздило морщинами и в черных курчавых волосах четко проглядывала седина.

Несмотря на изнуряющий зной (а солнце уже клонилось к вечеру), он был в суконной безрукавке из белой овечьей шерсти, на лацкане золотом отсвечивал орден и серебром — боевая медаль.

— Николай Дмитриевич, да никак перед нами кавалер ордена Святого Георгия! — полковник обращался к капитану, называя его уважительно — по имени-отчеству, как принято в русской офицерской среде, где ценится прежде всего ум, а потом уже — звание.

С кавалерийской выправкой полковник восхищался черноглазым красавцем, как бы подчеркивая, что именно этот человек и есть тот первый из военного сословия, которого они встретят на перроне конечной станции.

Еще в вагоне после пересадки в Киеве офицеры загадали: если первым в Одессе им встретится свой брат — военный, значит, служба у них сложится удачно.

Михаил Дмитриевич Скобелев, или, как его величали в войсках, Скобелев Второй, сын Скобелева Первого, начальника Кавказской казачьей дивизии, направлялся в Одесский военный округ принимать пехотный полк. Полк дислоцировался в крепости Аккерман, где в конце прошлого века богатыри Суворова учились брать штурмом несокрушимую крепость Измаил.

Капитан Артамонов, выпускник геодезического факультета Академии Генерального штаба, отбывал в Турцию в экспедицию для выполнения особого задания. Он был старше Скобелева Второго на три года, но задержался в звании, как выражались начальники, по причине его строптивого характера. Он доказывал начальству, что всегда, во всех поступках, нужно быть справедливым и честным.

Однажды в Николаевской инженерной академии, где тогда еще поручик Артамонов был слушателем, разразился грандиозный скандал. Повздорили между собой профессор полковник Таубе и слушатель инженер-поручик Никонов. Справедливость была на стороне слушателя.

Профессор пригрозил инженер-поручику подать рапорт на его отчисление из академии. За Никонова заступился инженер-поручик Лебедев. Профессор попытался осадить и этого офицера. Тогда почти все слушатели в знак протеста подали рапорты об отчислении их из академии. Среди них был и поручик Артамонов.

Случай о скандале дошел до царя. Расследованием занимался сам великий князь Михаил Николаевич. Начальство приняло сторону профессора. Многих слушателей отчислили из академии. Отчислили и поручика Артамонова.

Офицера направили служить в гренадерский батальон. Но туда он не явился. Чья-то могущественная рука заслонила его от неприятностей.

Опального офицера прикомандировывали к штабу отдельного гренадерского корпуса, как значилось в послужном списке — «для приготовления в Николаевскую Академию генерального штаба».

До этого случая Артамонова дважды при производстве на вакансию обходили чином, о чем была запись в личном деле. Но там же, в его личном деле, вскоре появилась и другая запись.

Она гласила:

«По ходатайству начальника Николаевской Академии Генерального штаба от 23 апреля 1863 года за № 950 вышепоказанный штраф ВЫСОЧАЙШЕ отменен, чин возвращен и ВЫСОЧАЙШЕ повелено препятствием к получению наград, пенсий и преимуществ не считать».

Капитан Артамонов твердо верил: чины и звания у него впереди. В октябре прошлого года ему исполнилось двадцать восемь лет. Для офицера Генерального штаба — не возраст.

Он был счастлив доверием: ему как опытному геодезисту поручили ответственное предприятие: уточнить карту Европейской Турции. Для чего — он догадывался. Турция, став империей, десять раз воевала с Россией. Как и Россия с Турцией. Историки говорят по-разному. А русский человек, как бы и откуда недруг ему ни грозил, отстаивает интерес Отечества.

Отстаивал и капитан Артамонов. Который год с ним неразлучно был «Русско-турецкий разговорник». Он его никому не показывал, даже друзьям. К этому времени Николай Дмитриевич уже свободно переводил с английского, немецкого, французского. И почти без акцента вел светскую беседу. Считалось, что он получил образование в европейских столицах. Изящной речи его по-доброму завидовал полковник Скобелев. Не однажды намекал: «Вам бы служить по дипломатическому корпусу, а вы в седле по просторам вселенной… Ваш безукоризненный английский слушает разве что ваша лошадь».

Николай Дмитриевич отшучивался: «Питайте надежду, что ваш друг преподнесет вам высокообразованную лошадь».

Поезд уже стоял на самой конечной станции России. Из окна вагона вдалеке виднелось море. Выглядело оно отнюдь не черным, а серым. Серыми казались и выложенные из ракушечника одноэтажные красночерепичные домики, кое-где заслоненные высокими платанами.

Одесса — это, конечно, не Петербург с его домами-громадами, но все-таки русский губернский город, южный порт империи. Здесь когда-то проходили службу и Скобелев-старший, и Артамонов-старший. Теперь послужат младшие.

Сложив дорожные вещи в саквояжи, офицеры вышли на раскаленный под солнцем перрон. Направились к мужчине с турецкой внешностью. Тот, заметив, что направляются к нему, заговорил первым:

— Господа офицеры, мой фаэтон к вашим услугам. В которую гостиницу желаете?

Говорил он на чистейшем русском языке. «Вот тебе и турок!» — подумали приезжие. Внешность, как часто она бывает обманчива!

Извозчик доставил полковника в штаб Одесского военного округа, а капитана повез дальше по пыльной брусчатке, где в конце улицы виднелось море. Оно было не таким, каким виделось в восточной стороне из окна вагона. Если глядеть в западную сторону, напоминает оно темно-синюю тучу, готовую не раньше как ночью обрадовать коротким, но сильным ливнем.

По дороге извозчик и пассажир разговорились. На расспросы капитана извозчик отвечал охотно, как будто с этим офицером был давно знаком, более того — сдружился под вражескими пулями.

— Ваше благородие, вы напрасно игнорировали гостиницу. В казарме никаких удобств. Все удобства во дворе. И для солдат, и для офицеров, — говорил извозчик не оборачиваясь. — А вот море — рядом, под кручей. И рыбалка что надо. Кнуты — вот как мой кнут. — Он поднял над головой вишневое сучковатое кнутовище. — А кнут — это крупный бычок.

Лошади этот жест поняли по-своему, пошли резвее.

— Меня зовут Николай Дмитриевич, — сказал капитан, прикидывая: а что, если этот человек пригодится для дела? Уж больно заманчива внешность. При случае будешь искать — не сразу отыщешь.

Какое-то время ехали молча.