Читать книгу "Время для Звезд - Роберт Хайнлайн"

Если верить биографиям, в земном пути избранников Судьбы все спланировано с самого начала. Наполеон уже босоногим корсиканским мальчишкой прикидывал, как он будет править Францией, примерно то же самое происходило и с Александром Великим, а Эйнштейн, так тот прямо в колыбели бормотал свои уравнения.

Может, так и есть. Что касается меня, я просто жил себе потихоньку. Когда-то давно я видел в одной старой книге, принадлежавшей моему дедушке Лукасу, карикатуру, на которой был нарисован человек в вечернем костюме, прыгающий с лыжного трамплина. С видом потрясенным и неверящим он произносил: «И как это меня сюда занесло?»

Очень хорошо понимаю его ощущения. И как это меня сюда занесло? Меня и рожать-то даже не собирались. Не облагаемая налогом квота для нашей семьи была трое детей, а тут появился такой роскошный подарочек, состоявший из моего брата Пэта и меня. Мы были огромным сюрпризом для всех, а особенно – для моих родителей, моих трех сестер и налоговых инспекторов. Не помню, чтобы я сам тогда удивлялся, но самые первые воспоминания связаны у меня со смутным ощущением, что мое существование не вызывает особого восторга, хотя, если говорить правду, отец, мать, Вера, Надежда и Любовь относились к нам вполне прилично.

Вполне возможно, отец не лучшим образом повел себя в сложившихся, чрезвычайных обстоятельствах. Многие семьи получали дополнительную квоту или договорившись с какой-нибудь другой семьей, или как там еще, особенно в тех случаях, когда не облагаемый предел был исчерпан сплошными мальчиками или сплошными девочками. Но отец был не таким, он был упрямым. Он считал этот закон неконституционным, несправедливым, дискриминационным, противным общественной морали, а также воле божьей. Он перечислял вам список разных великих, бывших младшими детьми в своих семьях, начиная с Бенджамена Франклина и кончая первым губернатором Плутона, а затем требовал ответить ему на простой вопрос – где было бы человечество сейчас, если бы не они? – после чего маме приходилось его успокаивать.

Возможно, отец и был прав, ведь он был знатоком почти во всем, даже в своей профессии, которой являлась микромеханика, а особенно – в области истории. Он хотел назвать нас в честь двух величайших, по его мнению, героев американской истории, а мама – в честь своих любимых художников. Вот таким-то образом я и оказался Томасом Пейном Леонардо да Винчи Бартлетом, а мой братец – Пэтриком Генри Микельанджело Бартлетом. Отец звал нас Томом и Пэтом, мама – Лео и Майклом, а сестрицы – Ненужным и Вдвойне Ненужным. Победил, будучи самым упрямым, отец.

А упрямым папа был. Он мог заплатить ежегодный подушный налог за нас, лишних, подать заявление на квартиру для семерых и смириться перед неизбежным. После этого он мог подать заявление с просьбой о пересмотре для нашей семьи лимита. Вместо всего этого он каждый год требовал освобождения нас, близнецов, от налога, что каждый раз кончалось одинаково – он платил наш подушный налог чеком со штампом «ОПЛАЧЕНО БЕЗ СОГЛАСИЯ», а мы семеро продолжали жить в квартире для пятерых. Когда мы с Пэтом были маленькими, мы спали в самодельных колыбелях в ванной, что не представляло особых удобств для остальных членов семьи. Когда мы подросли, мы спали на кушетке в гостиной, что было неудобно для всех, особенно для наших сестриц, считавших, что такое положение сильно портит их жизнь.

Папа мог разрешить все эти проблемы, подав заявление на эмиграцию нашей семьи на Марс, Венеру или спутники Юпитера; время от времени он поднимал этот вопрос. Однако вопрос этот был тем единственным, что вызывало в маме упрямство даже большее, чем у него. Не знаю уж, что именно так пугало ее в перспективе космического полета. Она просто плотно сжимала губы и не отвечала ни слова. Папа говорил, что при эмиграции предпочтение оказывают как раз большим семьям и что подушный налог как раз и предназначен для субсидирования внеземных колоний, и почему бы тогда не попользоваться теми деньгами, которые у нас отняли? Не говоря уж о том, что дети смогут расти на свободе, не стукаясь все время друг о друга там, где за спиной каждого настоящего работника не стоит по бюрократу, только и мечтающему изобрести еще какие-нибудь правила и ограничения. Ну почему, ответь ты мне, почему? Мама так и не ответила, а мы так и не эмигрировали.

Нам всегда не хватало денег. Два лишних рта, лишние налоги и отсутствие пособий на двоих детей – в результате всего этого закон о стабилизации семейного дохода «сидел» на нашей семье так же плохо, как одежки, которые мама перешивала нам из отцовского старья. Очень редко мы могли позволить себе заказать обед на дом по телефону, как это делали другие. Папа даже приносил домой несъеденные остатки своего обеда с работы. Мама снова пошла работать, как только мы, близнецы, стали ходить в детский сад, однако единственным нашим домашние роботом была допотопная модель «Мамин помощник» фирмы Моррис Гараж. Эта штука ежесекундно пережигала пробки, и программирование ее занимало почти столько же времени, сколько потребовалось бы, чтобы сделать все вручную. Мы с Пэтом близко познакомились с моющими средствами и грязной водой, по крайней мере я – познакомился. Пэт обычно настаивал на стерилизации посуды, или у него был содран палец, или с ним случалось что-нибудь еще.

Папа часто говорил о скрытых преимуществах бедной жизни – о науке надеяться только на себя, о закаливании характера и обо всем прочем. К тому времени как я стал достаточно взрослым, чтобы понимать эти разговоры, я стал достаточно взрослым, чтобы хотеть, чтобы эти преимущества не были столь неощутимыми. Однако, если подумать теперь, он, возможно, и был кое в чем прав. Жила наша семья весело. Мы с Пэтом держали на кухне хомяков, и мама никогда не возражала. Когда мы превратили ванную комнату в химическую лабораторию, девицы поначалу отнеслись к этому неприязненно, однако, когда отец хотел нам помешать, они уговорили его не делать этого и стали развешивать белье где-то в другом месте, а позднее, когда мы вылили кислоту в раковину и испортили канализацию, мать защищала нас от управдома. Только однажды мама была против нашей затеи – это случилось, когда ее брат, дядя Стив, вернулся с Марса и подарил нам несколько канальных червей, которых мы решили разводить на продажу. А когда папа, принимая душ, наступил на одного их них (так как мы не обсудили с отцом своих планов), она заставила нас сдать их в зоопарк, кроме того, на которого папа наступил – от него уже было мало толку. Вскоре после этого мы сбежали из дому, чтобы записаться в Космическую Морскую Пехоту – дядя Стив был сержантом-баллистиком – и когда прибавить себе лет не вышло и нас отправили домой, мама не только не ругалась, но, как выяснилось, все это время, пока нас не было, она кормила наших змей и шелковичных червей.

Да, я думаю, что мы были счастливы. Но тогда нам так не казалось. Мы с Пэтом были очень близки и все делали вместе, но мне бы хотелось сказать вот что: быть близнецами – это не идиллия Дамона и Финтия[1], которую вам внушают сентиментальные писатели. Тебя сближает с другим человеком то, что ты родился вместе с ним, жил с ним в одной комнате, ел с ним, играл с ним, работал с ним и, судя по собственным воспоминаниям или воспоминаниям других, никогда ничего не делал без него. Все это сближает, делает вас почти незаменимыми друг для друга, но это совсем не значит, что вы любите этого человека.